Грязная работа

– Тогда в другой раз? – Женщина, судя по – голосу, не столько скорбела, сколько ее что-то раздражало. – Если не возражаете?

– Нет, я соболезную вашей утрате. – Чарли разъединился и направил машину к парку Золотые Ворота и Хэйту.

Хэйт – Мекка движения Свободной Любви в шестидесятые, где бит-поколение родило детей цветов, ку-да со всей страны малышня стекалась, дабы настроиться, включиться и отпасть[60]. Собирались они здесь и позже – когда район претерпевал перемежающиеся волны обновления и упадка. Теперь, когда Чарли ехал по улице Хэйт среди мозговых лавок, вегетарианских ресторанов, хипповских бутиков, музыкальных магазинов и битницких кофеен, ему попадались хиппи в возрасте от пятнадцати до семидесяти. И седое старичье, что побиралось или раздавало брошюрки, и одредованные подростки, белые растафары в ниспадающих юбках или пеньковых штанах на завязках, с сияющими пирсингами и пустыми взглядами травяного блаженства. Он ехал мимо бурозубых крэковых торчков, гавкающих на машины, тут и там возникали шипастые реликты панковского движения, деды в беретиках и странники, точно забредшие сюда из – джазового – клуба 1953 года. Время тут не столько остановилось, сколько всплеснуло стрелками и объявило: “Нафиг! Я пошло отсюда”.

Дом Эстер Джонсон был совсем недалеко от Хэйт, и Чарли повезло – он нашел место для парковки в двадцатиминутной “зеленой” зоне поблизости. (Если когда-нибудь настанет час разговаривать с властями предержащими, он попросит об особых привилегиях для Торговцев Смертью: приятно, что тебя никто не видит, когда изымаешь сосуд, но клевые номерные таблички или “черные” зоны для парковки были б еще лучше.)

Дом оказался небольшим бунгало, что необычно для этого района, где дома строили в основном трехэтажные и красили так, чтобы лучше контрастировали с соседями. Здесь Чарли учил Софи цветам, беря за образчики роскошные викторианские особняки.

– Беленький, папа. Беленький.

– Да, солнышко, дядя очень побледнел. А посмотри на этот домик, Софи, это лиловый.

Кварталу от бродяг досталось порядочно, и Чарли знал наверняка, что двери хозяева запирают. “Позвонить и просочиться внутрь или ждать?” Но ждать он не мог: сточные гарпии уже пошипели на него из-под сливной решетки, пока он шел к дому. Он позвонил и быстро шагнул в сторону.

Дверь открыла хорошенькая темноволосая женщина лет тридцати, в джинсах и крестьянской блузке. Осмотрелась и сказала:

– Здравствуйте. Что вам угодно?

Покачнувшись, Чарли едва не ввалился в окно. Оглянулся, затем перевел взгляд на женщину. Нет, она смотрела прямо на него.

– Это же вы звонили?

– Э, я? Да, – ответил Чарли. – Я, э-э… вы же меня имеете в виду, верно?

Женщина отступила в дом.

– Что вам нужно? – спросила она уже строже.

– Ох, простите. Чарли Ашер – у меня лавка подержанных вещей на Северном пляже. Я же с вами, – кажется, только что по телефону говорил.

– Да. Но я вам сказала, что это не к спеху.

– Ну да, ну да, ну да. Говорили, но я был тут поблизости и вот решил заехать.

– У меня сложилось впечатление, что вы звонили из своей лавки. Вы проехали весь город за пять минут?

– А, ну да… фургон у меня – как передвижная лавка, видите ли.

– Так человек, который выиграл в лото, сейчас с вами?

– Ну да, нет, он уволился. Я его выгнал. Новые деньги, понимаете? Начал дерзить. Сейчас, наверное, купит себе целый булыжник кокаина и полдюжины шлюх и к концу недели обанкротится. Туда ему и дорога, я вот что скажу.

Женщина сделала еще один шаг вглубь дома и потянула за собой дверь.

– Ну, если одежда у вас с собой, я бы могла, наверное, на нее взглянуть.

– Одежда? – Чарли поверить не мог, что она видит его. Похоже, ему настали кранты. Он не добудет сосуд, и тогда… ему не хотелось думать, что будет тогда.

– Одежда – вы же сами сказали, что у вас есть какая-то одежда якобы моей тетки. Я могу ее посмотреть.

– О, одежды у меня при себе нет.

Теперь она закрыла дверь уже до того, что в щель были видны только один голубой глаз, вышивка у выреза блузки, пуговица на джинсах и два пальца на ногах. (Женщина вышла к нему босиком.)

– Может, вам тогда лучше заехать в другой раз. Я пытаюсь разобрать теткины вещи, и приходится все делать самой, а тут немножко беспорядок. Она прожила в этом доме сорок два года. Я окончательно запуталась.

– Вот поэтому я и здесь, – сказал Чарли, сам при этом думая: “Что это я такое несу?” – Я этим постоянно занимаюсь, э-э, мисс…

– Вообще-то миссис. Миссис Элизабет Саркофф.

– Так вот, миссис Саркофф, я много этим занимаюсь, и зачастую с сортировкой имущества близких можно и впрямь сильно запутаться, особенно если они прожили на одном месте так долго, как ваша тетушка. Иногда помогает разобраться тот, у кого нет никаких эмоциональных привязок. Кроме того, у меня наметан глаз на то, что ценно, а что нет.

Чарли хотелось хлопнуть себя по плечу за то, что – сочинил такое в один миг.

– И вы берете плату за эту услугу?

– Нет-нет-нет, но я могу сделать вам предложение – купить у вас те предметы, от которых вам захочется – избавиться, либо вы можете отдать их мне в лавку на комиссию, если пожелаете.