Грибница

Счастливая улыбка блуждала по Юркиному лицу, когда он лежал на кровати с расстегнутыми штанами, подложив руки под голову и уставясь в потолок. Рядом на постели сидела совершенно голая Женька, безудержно рыдая в три ручья. Испробовав все известные ей методы завести эти сломанные часики, она отчаялась и заревела, размазывая тушь по щекам. Поломка починке не поддавалась.

Юрику же было все равно. Он был свободен, как птица. Надо же, какая малость, однако, мешала ему стать счастливым. Всего то нужно было члену перестать работать, и вот он впервые за долгое время чувствует себя человеком, а не секс-игрушкой. Горько рыдающая любовница его ничуть не волновала. Поплачет и пойдет искать новую жертву. Этот Бобик уже сдох.

Теперь вот в комнате порядок наведет, полы в кои-то веки вымоет, воды натаскает, в конце концов. Дел то – вагон и маленькая тележка. Но если не тратить больше время на приставучих баб, то все и успеешь. Он оглядел хозяйским глазом комнату, будто видел ее впервые: давно не крашеная деревянная рама, растрескавшийся подоконник, из-под которого немилосердно дуло, клубы пыли под столом, умершее своей смертью ни разу не политое неизвестное растение в горшке, доставшееся ему от предыдущих хозяев, голая лампочка под потолком, дающая мутноватый свет. Бардак был знатный. Ну да ничего, разгребет. Только Женьку выпроводит.

В голове у Юрика царила небывалая ясность.

***

Про ключи Алексей благополучно забыл. Не до того было. Столько всего за последние дни навалилось. Где уж там про ключи от квартиры некоей Аньки помнить? Тем более, что заявления то и не было. Они так и валялись в ящике стола, громыхая каждый раз, когда он тот выдвигал. А вот сейчас, при виде гордо восседающей в предбаннике на стуле Ираиды Николаевны Никушиной, вспомнил.

С момента их первой встречи произошло столько чрезвычайных происшествий, что такое малозначительное событие почти стерлось из памяти.

Во-первых, случился пожар в школе. Да не просто пожар, а, как выяснилось, поджог. Заживо сгорела завуч Зайцева Нина Петровна. Происшествие для маленького городка неслыханное. Милиция, погоняемая вышестоящими партийными органами, землю носом рыла. Еще бы, такой резонанс. Пока безрезультатно. Вот бы подсуетиться, да раскрыть это дело в одиночку! Вот это шанс! Но куда там. В милиции есть люди и поумнее его, и поопытнее, да и должностями повыше.

А потом произошло убийство. Мужик зарубил тещу топором. Тут Алексей и вовсе сплоховал. Такого кошмарно-тошнотворного зрелища прежде ему видеть не доводилось. И, надеялся он, больше увидеть не доведется. Как зеленый салажонок побледнел тогда участковый Балжуларский, выбежал из квартиры, зажав рот рукой, а другой расталкивая входящих. А потом его долго выворачивало наизнанку. Хорошо, не у всех на виду, успел-таки отбежать немного. Здесь и раскрывать то было нечего. Все очевидно. И в психушке убийцам не спрятаться. Под суд пойдут как миленькие.

Неприятно, чтобы соврать бабульке половчее? Авось придумает, пока до нее очередь дойдет. Сегодня в участке был аншлаг. Приобщив к документам заявление директора Дома Культуры и краже самовара, участковый начал прием граждан.

Первым в кабинет Балжуларский пригласил начинающего грабителя Колю Закавыкина. С мамой Татьяной Михайловной. Ограбил Коля, ни много ни мало, единственный в поселке киоск Союзпечати, утащив несколько десятков марок из серии «Корабли и ледоколы». Юный филателист 14-ти лет от роду – типичный ботаник в очках, с тонкой «цыплячьей» шейкой и впалой грудью, смотрел упрямо. Мама – дородная дама в дорогой дубленке и норковой шапке демонстрировала сумятицу в душе всем своим обликом, бегая испуганными глазами с одного лица на другое, а руки то прикладывая к сердцу, то хватаясь ими за голову (свою или сына). Иметь дело с милицией ей раньше не доводилось.

Поскольку инспектор по делам несовершеннолетних давно и прочно осела на больничном, заниматься одержимым филателистом пришлось Алексею. Ущерб от кражи был небольшим. Стоимость марок – сущая мелочь. Главное – разбитая витрина. Мама с готовностью соглашалась возместить ущерб.

«Татьяна Михайловна,» – обратился к ней Алексей, выставив грозу киоскеров в коридор после положенной беседы. – «Это, конечно, не мое дело, но почему Вы просто не дали ему денег на эти несчастные марки, раз он такой фанатичный коллекционер? Копейки ведь.»

«Я дала,» – с жаром воскликнула мадам Закавыкина. – «Сразу, как попросил. В тот же день. Он собирался купить их после школы.» Пот струился по ее вискам из-под норковой шапки, которую она, как и многие женщины, в помещении предпочитала не снимать, опасаясь (и небезосновательно) беспорядка в прическе.

«Тогда почему же он … ?»

«Сказал, что не может ждать до утра. Никак не может,» – обескураженно развела руками Татьяна Михайловна.

Валентина Степановна, появившаяся в кабинете следом, заявление писать наотрез отказалась. А пришла посоветоваться, потому как пребывала в полном замешательстве.