Грибница

«Граждане, разойдитесь!» – устало и бессмысленно кричал матюгальник. Граждане теснее сдвигали ряды. И не напрасно. Дверь квартиры открылась и показалась целая процессия. Усатый милиционер в годах с сурово сдвинутыми генсековскими бровями, поминутно поднимающий фуражку и отирающий клетчатым носовым платком градом льющийся из-под нее пот. Следом Петрович в наручниках и еще двое ментов помоложе, да порастеряннее. Едва взглянув на приятеля, Олег понял – все правда. Отрубленные пальцы Аполлинарии Семеновны на сливочном масле может и не жарил, но убил – точно. Без всяких сомнений. На лице у Петровича сияла совершенно счастливая улыбка, точно у человека, впервые в жизни купившего лотерейный билет и выигравшего «Жигули». Таким счастливым, ничем не замутненным взглядом, смотрят на мир только дети, впервые вывезенные на море. Немного смущали лишь перемазанное кровью лицо и непонятные беловатые частицы, застрявшие в волосах. А одежда то, одежда! Темные штаны и самовязанный Светочкой свитер были не просто забрызганы, а сплошь залиты кровью, словно Петрович принимал в них кровавую ванну.

Сияющего Петровича пригнули и быстро запихнули в УАЗик. Следом погрузились менты, сурово похлопав дверцами. УАЗик, фыркнув, умчался. Но представление продолжалось. Дверь квартиры снова открылась. Светочка тоже была в наручниках, с ног до головы в потеках крови и каких-то мелких ошметках, и также в сопровождении двух милиционеров. На ногах она держалась плохо, то и дело западая то на одного из сопровождающих, то на другого. Светочка заливалась смехом – искренним, громким, безудержным. Толпа притихла и оцепенела, провожая безумицу глазами. Светочка спятила. Это было совершенно очевидно всем. В отличии от Петровича, на которого толпа смотрела с ужасом и изумлением, будто на волка в овечьей шкуре, Светочку провожали скорее сочувственными взглядами, как жертву, идущую на эшафот. Пусть даже казнить ее должны были заслуженно, а все равно жалко. Светочку погрузили в другой зарешеченный УАЗик и увезли.

Толпа отмерла. Остался последний пункт программы – вынос тела. Обычно покойников выносили, покрытых белой простыней с ног до головы. Но если покойница, как ожидалось, изрублена на мелкие кусочки, то как ее понесут? Ответа на этот животрепещущий вопрос Олег дожидаться не стал. Оставив стоящую на цыпочках Тоню в толпе, вернулся домой. И снова закурил на крыльце. Никак не мог успокоиться. Петрович столько лет терпел свою злобную, точно героиню анекдотов, гарпию – тещу. Почему вдруг взорвался? Накопилась критическая масса? Почему именно сейчас, так внезапно? Ведь еще днем ничего не предвещало.

***

Родионов лежал за забором прямо в мерзлой грязи, припорошенной снегом. Мысли лихорадочно прыгали в голове, будто белки по горящей сосне. Обложили! Обложили, собаки! И когда только успели? Ведь и получаса не прошло. И как узнали, что он подастся именно в эту сторону? Он и сам не знал. Бежал на радостях, словно безголовая курица, куда ноги несли. ОН стоял рядом, привалившись к забору и сияя в свете милицейских мигалок, точно Луна на небе, вожделенный, так долго желанный, важный, точно генерал, ну или, на худой конец, директор рынка. Самовар.

Только сегодня Родионов, наконец, улучил момент и скоммуниздил это луноликое сокровище из буфета Дворца культуры. И когда менты успели пронюхать? Уму непостижимо. Ну уж нет. ЕГО он им не отдаст. Сопя и пыхтя от натуги (покража была не столь тяжела, сколь громоздка и неудобна) Родионов со всей возможной аккуратностью потащил самовар вдоль забора. Перекинул на соседний участок, следом перемахнул через забор сам (одно название, что забор, любой перелезет) и так дальше, вдоль дома, потом за помойку и в тайгу, а там ищи-свищи его.

В отличии от поселковых улочек, где свежевыпавший снежок растоптали, извозили, смешали с грязью, в тайге он остался нетронутым и белел, высветляя черноту стволов сосен и лиственниц. Вот только следы на нем выделялись отчетливо, словно на свежезалитом бетоне, с досадой сообразил Родионов. Но неужто менты смогут найти его по следам? Откуда они узнают, что эти следы принадлежат ему? Те, чай, не подписаны.

Гляди-ка, а это что? Две цепочки следов тянулись поперек просеки и исчезали меж деревьев на другой стороне. Одни были помельче – суетились, то забегая вперед, то зачем-то вставая на носочки, вторые – крупнее, явно мужские, тяжелые и понурые, как похмелье с утра в понедельник. Кто же это тут шастает, интересно?

Пристроив свою ношу в темноте под деревьями, Родионов, пригнувшись, будто партизан, перебежал просеку. Но на другой стороне, в лесу, следы почти сразу потерялись. Схоронившись за толстой сосной, Родионов напряг зрение и слух. И не напрасно. Уловив неподалеку какую-то непонятную возню и шуршание, любопытный, осторожно ступая (вечно то ветки, то шишки под ногами хрустят), подался в ту сторону. Виляя от одной густой тени до другой, он подобрался к источнику шума поближе. Бесполезное прежде зрение отмечало какое-то колыхание, трепетание, дерганье. Донеслись и звуки. Да такие специфические. Что …