Григорий Шелихов

- В глубь края от берегов проведу сошных, на зюйд-зюйд и зюйд-ост

продвинемся - через короткое время пшеницей и скотом по всему океану

торговать зачнем... Зверовые промыслы, хоть и сам от них живу,

преходящи, ваше сиятельство! Уйдет, исчезнет перед человеком зверь,

земля-кормилица вовек не оскудеет, труды сторицей возвернет... Опять

же торговля, ремесла разные, мануфактура, рудное дело, кораблестроение

преобразуют дикость земли той, приобщат просвещению краснокожих - на

это дело весь достаток, до последнего живота, отдам, детей и жену туда

перевезу, ваше сиятельство!

Александр Романович, хотя и убедился в том, что в плане

шелиховской Америки места для русских просвещенных помещиков и

"трудовых" землевладельцев нет, не мог, однако, побороть своих

симпатий к этому полнокровному, сверкающему умом человеку. Воронцов

был не прочь дружески и спокойно, как это бывало приходилось делать в

многочасовых интимных беседах с Радищевым, убедить Шелихова в узости и

ошибочности его воззрений. "Исследование о природе и причинах

богатства народов" великого английского экономиста Адама Смита, с

некоторой собственной поправкой на русские крепостные души, Александр

Романович считал краеугольным камнем мировоззрения каждого европейски

просвещенного человека. Но присутствие Ростопчина мешало такому

разговору, да и вообще нужно ли говорить о том, чему предназначено -

он твердо был убежден в этом - естественное, согласованное с общим

ходом истории и цивилизации в мире сосуществование. Бостоицы добились

независимости от метрополии, чего уж надо - свободно живут, но негров

держат рабами, негры у них главный предмет ввоза и импортной торговли.

Купец-мореплаватель прав: для новой земли, чтоб поднять ее, нужны

мужики, но позволить мужикам на эту землю уходить - с чем же Россия

останется?

- Дело это, Григорий Иванович, очень и очень нужно обдумать,

прежде чем решение ему дать. Вообще надо посмотреть и обсудить, чем

государство может помочь... Войдите! - отозвался Александр Романович

на легкий стук в дверь.

- Господин Жеребцов с бумагами к докладу! - ровным голосом

произнес черно-фрачный лакей.

- А-а... просите войти! - Воронцов в большинстве случаев

обращался к прислуге по английской моде на "вы". - Вот, Григорий

Иванович, кстати и познакомлю вас... хотя вы, вероятно, знакомы уже? -

вспомнил он причастность Шелихова к скандальной истории с супругой

Жеребцова и, заметив отрицательное движение руки морехода, не без яда

добавил: - Познакомлю с человеком, которому Зубов препоручил заняться

Америкой... Ситуация, правда, сложилась для вас неблагоприятная... а

жаль, от него многое зависит...

- Прошу прощения, ваше сиятельство, спешил с докладом, но дела

столько-с, что невольно замешкался, - с порога еще, не замедлив

проявить служебную субординацию, проговорил небольшого роста,

рыжеватый, с острыми, бегающими глазками человек в мундирном фраке и с

Владимиром на шее. Его оттопыренные уши резко выделялись на фоне

высокого, подпирающего голову темно-зеленого воротника.

В среде столичных чинов Иван Акимович Жеребцов был заметной

фигурой. Начав служебную карьеру в провинции при отце всемогущего

фаворита Александре Николаевиче Зубове, когда тот был еще симбирским

губернатором, Жеребцов проявил себя непревзойденным виртуозом

кляузно-канцелярского дела. Захватом чужих имений и деревенек он

немало способствовал обогащению Зубовых и достиг того, что, женившись

на Ольге Александровне, вошел в лоно семьи, захватившей вскорости

через удачу своего младшего отпрыска Платоши многие высшие должности в

государстве. К тридцати годам Иван Акимович ходил уже в чине

действительного статского советника, носил Владимира на шее и звезду

на анненской ленте. Теперь же он терпеливо выжидал назначения на пост

президента коммерц-коллегии, прямо к денежному сундуку государства, на

место Александра Романовича Воронцова, часы государственной

деятельности которого, как всем известно, были сочтены и от которого

не ожидали ничего, кроме прошения об отставке по состоянию здоровья.

Александр Романович был вполне в курсе надежд своего помощника и

потому, относясь философически к тщете и превратности жизни, любил все

же подразнить противного ему человека.

- Недомогаю я, Иван Акимович. Приходится думать о покое и

освобождении от занятий государственных, а тут Платон Александрович

новую шараду сочинил... Вот сибирский наш крупнейший негоциант и

славный мореплаватель Шелихов, Григорий Иванович... Впрочем, вам,

вероятно, хорошо он известен? - невинно съехидничал Воронцов. - Надо

ему пособить в устроении колоний американских, ссуду выдать и в прочем

не отказать...

- Не премину господину Шелихову, что в моих силах, всем

послужить, - не моргнув глазом откликнулся Жеребцов. - Попрошу в

присутствие...

- Зачем же "в присутствие", Иван Акимович, я бы предпочел, чтобы