Григорий Шелихов

подняться к солнцу. Шелихов уже ясно начинал понимать, что Америка и

первые вольные русские поселения среди вольных ее краснокожих народов

остались для человека даже таких горизонтов и ума, как Воронцов, не

говоря уже о невежде Зубове, землей далекой и дикой, обременительным и

беспокойным подкидышем. "До государыни дойти бы, - думал Григорий

Иванович в частые теперь для него часы бессонницы. - Попрошу Гаврилу

Романыча дозволения предстать пред нею, - может быть, она светлым

зраком разглядит с высоты престола то, от чего отказываются ее

слабодушные министры, запутавшиеся в кротовых ходах. Беспременно

попрошу!"

Не получив при первой своей поездке, лет пять тому назад, никакой

поддержки от трона, кроме присвоения права носить шпагу и медаль,

Шелихов все же думал, что государыня помнит о начатом им деле, видит в

нем исполнителя замыслов великого Петра, продолжательницей которых она

любила называть себя. Шелихов разделял невольные заблуждения многих

передовых людей своего времени, полагавших просвещенного монарха

оплотом справедливости и щитом против феодального произвола в

дворянско-помещичьей России. Удача, сопутствовавшая его начинаниям,

пока он не просил внимания и помощи сверху, поддерживала эти иллюзии.

- Прошу ко мне в карету! - на выходе у подъезда прервал его

раздумье Жеребцов, который как будто сейчас лишь вспомнил о неприятной

необходимости иметь дело с этим перепорученным ему докучливым

просителем.

- На своих поеду, на тысячеверстных, - отклонил мореход

вынужденную его любезность. В нем Шелихов с первого взгляда разгадал

сильнейшего и наиболее опасного врага своему делу.

- Препятствий не имею! - отрывисто бросил Жеребцов, усаживаясь в

карету на полозьях, с накладными золочеными орлами по бокам и сзади.

Не только Платон Зубов, но и все его родственники и состоявшие при нем

люди разъезжали в придворных экипажах.

Огромные косматые рысаки Хреновского завода Алексея Орлова,

поставлявшего двору выездных лошадей, машисто понесли карету

Жеребцова.

- А ну-тка, Никифор, покажи питерским барам сибирскую нашу езду!

- сказал мореход своему ямщику-буряту. Шелихов понимал, что обгоном

огромных дворцовых рысаков на своих низкорослых мужицких каурых он

совершит недопустимый со столичной точки зрения проступок, но

раздражение и озорство, как это с ним бывало часто, еще раз одержали

верх над рассудком.

- И-их! Пади! - взвизгнул желтолицый широкоскулый Никифор, и

через минуту, черкнув полозьями по крыльям жеребцовской кареты,

обшитый волчьими шкурами возок Шелихова оставил ее за собой в облаке

снежной пыли.

Дважды повторил эту забаву Григорий Иванович, то отставая от

кареты, то обгоняя ее. Но во второй раз жеребцовский кучер, получив на

то, очевидно, указание от своего седока, ухитрился вытянуть Никифора

кнутом-арапником. Сибирский нагольный тулуп на медвежьем меху защитил

Никифора от изъяна. Пропустив вперед карету Жеребцова, Шелихов чинно

подкатил вслед за ним к зданию коммерц-коллегии на 1-й линии

Васильевского острова, вблизи загадочно пустынного бироновского

Буяна.* (* В современном Ленинграде отрезок набережной Малой Невы

между мостом Строителей и Тучковым мостом.)

Жеребцов вышел из кареты и, не оглядываясь на возок Шелихова,

прошел в распахнутые перед ним канцелярским служителем двери.

"Рассерчал, напакостит чего", - подумал Григорий Иванович, уже

сожалея о допущенном озорстве, но тут же позабыл о Жеребцове и

нерадостных питерских заботах, когда увидел у причалов набережной лес

заиндевевших корабельных мачт. Как зачарованный, глядел на них

Шелихов: "Когда же, когда и мои лебеди белокрылые, придя из

Славороссийска, груженные заморским товаром, станут после

кругосветного плавания у столичных причалов? Эх, и хороша штучка! -

прищелкнул языком мореход, завистливо разглядывая двухмачтовый бриг

"Bold swimmer".* Таких бы вот к Святительской гавани на острове

Кадьяк, круглый год незамерзающей, десяточек приписать, - первой бы

державой стала Россия на океанах! Отвалить четыре миллиона за камушек

блестячий - это мы можем, - припомнились Шелихову слышанные разговоры

о покупке государыней огромного бриллианта, названного именем силача

фаворита "Орлов". Камень этот лет десяток назад самыми фантастическими

путями перекочевал из сокровищницы Великого Могола Индии под

стеклянный колпак бриллиантовой комнаты Эрмитажа. - А за деньги эти

американскую землю, бриллиант бесценный, бриллианты родящий, в корону

державную вправить - на это нас нет... Под черной планидою родился ты,

Григорий", - невесело думал мореход, всходя на крыльцо

коммерц-коллегии. (* "Отважный пловец" (англ.).)

- Заняты-с! Велено обождать! - коротко, с миной величайшего

безучастия сказал чиновник, сидевший у дверей, когда Шелихов

остановился перед кабинетом Жеребцова.

После часового ожидания, во время которого в кабинет входили