Григорий Шелихов

в моем присутствии вы сказали, чем мы можем помочь, тем более, что

Платон Александрович с высочайшего одобрения признал завоевание

американских земель насущной задачей. Американские земли суть кладовая

драгоценных мехов.

- Точно так-с, ваше сиятельство. Вполне понимаю и приму зависящие

меры, чтобы поскорей отпустить господина Шелихова к его делу, -

поспешно согласился Жеребцов, перед взором которого встали груды

драгоценных шкурок, занявших два шкапа в гардеробной Ольги

Александровны и осмотренных им до мелочей в ее отсутствие. Кроме того,

он со своей точки зрения, как и его блистательный шурин, желал

скорейшего выезда Шелихова из Петербурга, так как от Ольги

Александровны, требовавшей чуть ли не заточения Шелихова в

Петропавловскую крепость "за дерзость", не было покоя.

- Поступите по сему, Иван Акимович, - сказал Воронцов, верно

разгадавший ситуацию и мысли своего будущего преемника, и протянул ему

тетрадь с докладом Шелихова и резолюцией на ней Зубова. - Тетрадь эту

мне сегодня же доставьте обратно, Иван Акимович, хочу сам

познакомиться с делом столь важного значения для российской державы и

предполагаю докладывать государыне...

В зубовской резолюции для Жеребцова, конечно, ничего нового не

было. Относительно "ермацких" подвигов Шелихова, втягивавших

Российскую империю в американскую кашу, он давно, еще во время болезни

Григория Ивановича, получил исчерпывающие инструкции и указания от

своего всесильного шурина: "Деньги дай, Иван Акимович, чтобы отстал

медведь сибирский, а что до остального - повремени... Надо

приглядеться к делу и к людям, которые в Америке сидят, - кто их

знает, может быть, мартинисты какие-нибудь, санкюлоты зверские, вроде

Радищева или Новикова?! Устроят за океаном притон для беглых рабов, а

там, гляди, федеральную республику объявят... Принюхайся и мне доложи,

как Воронцов, до старости бесстыдный вольтерьянец и масон, к Шелихову

и Америке этой отнесется. За Воронцовым в оба глядеть надо, а деньги

дай и гони Шелихова в шею, выбей его из столицы, через него скандалов

не оберешься".

- Все как на ладони, и все, что приказать изволили, будет сегодня

же исполнено, ваше сиятельство! - охотно согласился Жеребцов, во

мгновение ока "принюхавшийся" к шелиховским симпатиям Александра

Романовича, которые, как он понимал, не послужат на пользу его шефу,

если Воронцов действительно вздумает морочить государыню Америкой. -

Помилуйте-с, мне и самому лестно способствовать подвигам российского

Колумба. Попрошу господина Шелихова со мной проследовать, - с вашего

разрешения, ваше сиятельство?

Столь легкая сговорчивость Жеребцова, не сделавшего самомалейшей

попытки сотворить кляузу, удивила и насторожила Воронцова настолько,

что он счел необходимым подчеркнуть серьезность момента

соответственным напутствием и выявить свое отношение к историческому

шагу в будущее, совершаемому в его присутствии.

- Отправляйтесь, Григорий Иванович, с Иваном Акимовичем, раз он

берет вас под свою руку. Об остальном мы позаботимся! - И, несколько

мгновений помолчав, закончил цветистой фразой. В важных случаях он

предпочитал французский язык, на котором, собственно, и думал, делая

более или менее удачные переводы своих мыслей на русский. - Я хотел,

господа, сказать, что момент этот, возможно, вспомнят потомки и будут

о нас судить по нашему отношению к этому наследнику славы Пизарро и

Кортеса, завоевателей Нового Света... Не смущайтесь, Григорий

Иванович, но постарайтесь оправдать! - снова обратился он к Шелихову

по своей привычке на французском, забыв о его незнании языка... -

Шелихов останется героем в глазах народных низов! Уверяю вас, что его

подвиги прославятся в песнях и даже жестокость в борьбе создаст вокруг

его имени легенду... Препоручаю, Иван Акимович, вам быть восприемником

у колыбели русской славы и мощи!

Александр Романович наклонением головы - руки так и не подал, не

пришло в голову - отдал морехода во власть ярыжки-чиновника, сословия

которых так боялся и ненавидел Шелихов.

Глава пятая.

1

Благосклонный прием, оказанный президентом коммерц-коллегии, не

рассеял в душе Шелихова чувства пустоты и разочарования. Никогда ему,

Шелихову, не стать на одну доску с негоциантами Ост-Индской компании,

об успехах которой он хорошо был осведомлен. А между тем для России и

русских людей он, конечно, видел куда более широкое поле деятельности,

чем могли видеть для себя какие-либо инодержавные негоцианты.

Американская земля, острова Великого океана, побережье Китая и за

непроницаемой завесой, отделяющей от мира, Ниппонское царство - все

это представлялось Шелихову как обширные районы, ждущие приложения сил

его, русских людей, России.

Печальные, смутные мысли преследовали морехода.

Пространна, могуча и обильна матушка Русь, а орлиные крылья

правители ее обломают всякому, кто дерзнет с российских равнин