Григорий Шелихов

следовало бы поскорей отбыть восвояси до лучших времен.

По-своему подходил к Шелихову Аристарх. Он всем сердцем

прилепился к Григорию Ивановичу, после того как тот предложил

Архипушке в ночной беседе при подаче квасу тысячу рублей, чтобы

выкупиться на волю и ехать к нему в Иркутское доверенным приказчиком.

Аристарх расплакался тогда, но отказался:

- С малолетства при господине своем, с ним и помру - погодки

мы...

Конечно, разговор этот навсегда остался тайной для Гаврилы

Романовича, и Шелихов с Аристархом никогда больше не вспоминали о нем,

но с той поры покой и интересы Григория Ивановича стали Аристарху

дороже собственных.

Поэтому, когда часов около одиннадцати дня к державинскому дому

подкатил Альтести и захотел видеть Шелихова, чтобы ехать к вдове

секунд-майора Глебовой для осмотра и покупки дома, Аристарх решительно

и сурово сказал:

- Как угодно ругайте, воля ваша, хоть прибейте - не могу будить,

и Гаврила Романович приказали не беспокоить! - Старик взял на себя

смелость солгать. Впрочем, он хорошо знал, какую цену имеет Альтести в

глазах его господина. Но еще ниже и строже ценил грека сам Аристарх:

шпынь, блюдолиз, басурман.

- Дом покупать поедем для дочки и зятя Григория Иваныча, -

распинался Альтести, зная, что в державинском доме нельзя разделаться

с дворецким так, как он поступил бы с холопом в любом другом доме.

Аристарх наконец сдался и, буркнув: "Обождите", пошел проведать

морехода.

- Альчеста, грек бусурманский, ломится к вам, Григорий Иванович.

Говорит, вы приказали с утра явиться, к Глебовой ехать... Как почивать

изволили? - озабоченно спросил Аристарх, застав морехода лежащим в

постели с открытыми глазами. - Фриштык в комнату подать? Алчеста в

гостиной подождет, я туда его проведу... Водочки прикажете? - сказал,

обернувшись в дверях, Аристарх.

- Сорокоушку, Архипушка, да огурчик либо редечки... Кофею не носи

мне! - бодро крикнул ему Шелихов. Ночью он принял решение ничего более

не искать в столице, кончить с домом и немедля домой, в Иркутск, а там

в Охотск, а там за океан... "Никто, как бог и ты сам, Григорий, судьбы

своей господин и распорядитель".

- Bon appetit!* - по привычке затараторил было Альтести,

проникший в комнату Шелихова, но, заметив, что мореход не в духе, без

заминки перешел на деловой тон. - Поздновато просыпаться изволите,

Григорий Иваныч, я уже где только не побывал. Сейчас одиннадцать

часов, как раз к обеду попадем к Глебовой, а у нее престранный

аппетит... Не обращайте внимания, если что и заметите: баба глупая и

нравная, а домик хорош, домик что надо. (* Приятного аппетита

(франц.).)

- А мне что до ее аппетита, обедать у нее не собираюсь.

- Конечно, конечно, - заторопился Альтести, - хозяйка вольна в

своем доме кушать, как душе угодно, а зады...

- Дворянские зады, как и брюха, все выдержат! - усмехнулся

мореход и, не желая больше говорить, встал из-за стола.

- Поехали? - поднялся и Альтести.

Едва куранты на адмиралтейской башне пробили двенадцать часов -

время, как тогда говорили, адмиральского обеда, Шелихов и Альтести,

каждый в своих санях, подкатили к дому вдовы секунд-майора Глебовой.

Отстранив топтавшегося перед ними и пытавшегося преградить дорогу

подслеповатого и глухого старого слугу в домотканом казакине по пяты,

оба вошли в теплую переднюю и, скинув шубы, направились в комнаты, из

которых доносился чей-то истошный, захлебывающийся в крике голос.

- Чего бы это, никак дерут кого? - сумрачно спросил мореход

своего чичероне, расхваливавшего в этот момент достоинства зала с

антресолями и ковровых гобеленов в простенках, с аркадскими вышитыми

на них пастушками и склонившими перед ними колени изящными кавалерами.

- Обедает Глебова, а задами, особливо кухаркиным задом, аппетит

развивает, - нимало не смущаясь, ответил Альтести. - Чудная барыня!

Охотница великая щи с бараниной кушать: как скоро примется свои щи

любимые кушать, то кухарку люди притащат, на пол положат и потуда

батожьем немилосердно секут и кухарка кричит, пока не перестанет вдова

щи кушать...

- Да ты врешь, Симон Атанасович?

- Зачем врать, пойдем в столовую, сами на вдовий аппетит

поглядите...

Альтести двинулся вперед, за ним Шелихов, и спустя минуту

Григорий Иванович увидел через распахнутые двери невероятное зрелище.

За столом, в огромном фиолетовом чепце, расшитом зелеными и

красными цветами, сидела сырая и пухлая, на первый взгляд добродушная

старая женщина и что-то ела из стоявшей перед ней большой фарфоровой

миски, поминутно облизывая распущенные жирные губы и не сводя глаз с

покрытой багровыми подтеками поясницы растянутой перед столом бабы.

Старуха в чепце недовольно вскинула глаза на вошедших и отложила

ложку. Два ражих мужика, стоявшие с батогами по сторонам лежащей на

полу бабы, как по сигналу, мгновенно подхватили ее подмышки,

встряхнули и поставили на ноги. Баба, оправляя подол задранной понявы,

земно поклонилась барыне и, мельком взглянув исподлобья на вошедших,