Григорий Шелихов

этой, а наипаче надписью - поверьте, не золотом! Все же оказанную

помощь людям иногда даже англичане оценить умеют, а я за

воспомоществование мореплавателю Куку без дозволения высшего

начальства абшид* получил, да еще и начет - тысяча четыреста рублей и

сорок шесть копеек, - глаза Бема вспыхнули презрением, - из пенсии до

сего дня выплачиваю!.. (* Отставку.)

- Начальник! - жена Бема упорно продолжала называть так мужа в

присутствии посторонних, хотя бы и знакомых ей людей. - А я и чаем

гостей напоить не могу, самовар в короб уложен.

- Не хлопочи, Татьяна, они не осудят, - доверчиво улыбнулся

полковник Бем из-под седых усов, прощаясь с приехавшими.

В день Нового года поезд Резанова, к которому присоединились две

кошевы Бема, выехал из Иркутска. Шелихов с Натальей Алексеевной

провожали вылетавших из родительского гнезда дочку с зятем до Олонка,

верст за тридцать от Иркутска вверх по Ангаре. Григорий Иванович

подарил Резановым на дальнюю дорогу возок, побывавший уже с ним и

Кучем в Петербурге.

Выйдя из возка, в котором они вместе с детьми ехали до Олонка, на

проложенный в снегу след, Шелихов с Натальей Алексеевной долго

наблюдали, как обшитый волчьими шкурами дорожный кораблик, катившийся

по снежной долине на запад, исчезал в дымке солнечного заката

морозного сибирского дня. Затем возок слился с полоской нагнанного

обоза, наконец в сизой заволоке на горизонте растворился и самый обоз.

- Они к жизни, а мы... - вздохнул Григорий Иванович и закончил

поспешно и бодро, заметив слезы, застилавшие глаза Натальи Алексеевны:

- Домой, за работу! Колюч ветер с Ангары - и мне глаза застил...

Никишка вмиг вскочил на передок кошевы и гикнул на лошадей. При

полном месяце, светившем в лицо, въехали Шелиховы в давно уже спящий

Иркутск.

Наталья Алексеевна, утомленная двухнедельными сборами и проводами

детей в столицу, крепко уснула, а Григорий Иванович зажег в своем

кабинете кулибинский зеркальный фонарь, разложил на столе бумаги и

карты и с наслаждением углубился в составление новых заманчивых планов

продвижения по американской земле и завоевания просторов Тихого

океана...

Зеркальный фонарь горел ярко и ровно: многочисленные зеркальца в

двадцать пять раз увеличивали силу света вставленной в фонарь свечи.

"Полуночным солнцем", вспоминал Григорий Иванович, называли

туземные американцы дивный светец русского мужичка-самоучки, такого

же, как и он, Шелихов, беспокойного человека - Ивана Петровича

Кулибина. "Страждает, поди, бедняга в столице среди дворянского

скудоумия. Эх, таких бы людей в российской Америке собрать... Но

условий нет, ничего еще там не налажено, самая жизнь людей не

обеспечена". И мысли Григория Ивановича тут же перенеслись к Баранову

и его сподвижникам, борющимся в великих трудах и опасностях за будущее

края.

"Александр Андреевич Баранов чем же не сила? Изрядный химикус, и

стекловар, и винокур, и рудознатец, из истории начитан, в географии

учительно разбирается и карты не хуже любого морехода читает!.. А

Щука? Природный механик - какой он ворот на зубчатых колесах для

якорей морских наладил!.. А Цыпанов, кузнец, не гляди, что к вину

привержен, - блоху подкует, ежели нужда в этом будет... Или вот еще

Ираклий, архитект мой из грузинов кавказских. Он за Катьшей и на Край

света потянется, - думал Григорий Иванович, замечавший робкие нежные

взгляды, которыми обменивались смешливая егоза Катенька, вторая дочка

Шелиховых, и молчаливый, всегда грустный грузин. - Отдам за него

Катерину... Какими строениями украсит этот человек страну, принесшую

ему счастье!"

Взволнованный подсчетом сил из народа, двинутых им на завоевание

Нового Света, мореход вспомнил буквально без году неделя примкнувшего

к его делу разумного и степенного купеческого сына Михаилу Матвеевича

Булдакова. Молодой вологжанин подавал надежду освоить дело и повести

самостоятельно любую доверенную ему часть. Вспомнил и

офицера-кораблестроителя, обрусевшего англичанина Шильдса, и Пурюва, и

Медведкова, и многих-многих, чьи имена и лица всплывали в его памяти.

Отъезд Резанова в Петербург, встреченный с таким огорчением,

Шелихов склонен был сейчас рассматривать как перст судьбы, указующий

путь к осуществлению его смелых проектов и зачинаний, погребенных в

столичных канцеляриях чиновными ярыжками вроде Жеребцова.

Даже неуемная тревога за позднюю отправку корабля стихла,

сменившись уверенностью в успехе отчаянного осеннего рейса: слов нет,

риск велик, но в таких ли переделках русские бывали - хотя бы и его

самого, к примеру, взять, - да сухи из воды выходили... "Кусков

доведет "Святителей" до Кадьяка - за него мать молится! - убеждал себя

Щелихов. - Кусков доставит огнестрельный припас, продовольствие и

товары, без которых Баранову не удержаться до лета. На "Святителях" и

семена огородные, и картофель - год не упустят, обсеются и огороды