Григорий Шелихов

почтенных людей вроде Голикова и высоких особ в Петербурге. Не

расхлебаешь каши!

Наместник? Генерал тоже, конечно, не поверит такому недоказуемому

обвинению. Он и так уже поступил строже, чем требовалось по личности

убитого: отрешил от должности пристава, исполнявшего высочайшее

повеление... "Что еще, - горько усмехнулся Шелихов, - может сделать

мне генерал в утешение? В покрытие крови Ираклия вспорет плетьми

казачишку-бурятина? Гавриле Романычу Державину написать, просить пред

царицей заступничества?.."

И тут же вспомнил, как Державин после сердитого отзыва о Глебовой

на его глазах целовал ручки ввалившейся к нему вместе с Альтести вдове

секунд-майора. Вспомнил и поморщился от сдавившей сердце острой

боли...

На счастье, подъехали к дому. Мореход с трудом выбрался из саней

и, пошатываясь, - до дна испил чашу людской злобы и своего бессилия -

вошел в сени.

Наталья Алексеевна не знала, куда и зачем выехал хозяин из дому,

и в большой тревоге поджидала возвращения Григория Ивановича.

Едва волоча налившиеся непомерной тяжестью ноги, Шелихов, как был

в шубе и шапке, со свисающими малицами, ввалился в столовую и

опустился на скамью у дверей.

- В баню не пойду... опять сердце схватило... Раздень! -

пробормотал он невнятно и внезапно окрепшим голосом крикнул: -

Голикова, ежели придет, не пущай ко мне!.. Убить могу!

Забыв обидную встречу с реки, Наталья Алексеевна проворными

сильными руками раздела мужа, с трудом довела до спальни и, надев

чистое белье, уложила в постель.

За несколько дней Григорий Иванович отлежался и оправился, но

никого, кроме Полевого, не принимал. Голиков, которому Козлятников уже

обо всем рассказал, утаив, конечно, только то, что он выдал Шелихову

причастность Ивана Ларионовича к интриге, закончившейся гибелью

Ираклия, был в беспокойстве и потому не добивался свидания с

мореходом.

Добровольное затворничество Григория Ивановича, готовившего

второе издание своей книги об открытиях, сделанных на северо-западе

американского материка, было как нельзя более наруку Ивану Ларионовичу

Голикову.

Пайщики пестрых по составу шелиховских компаний, особенно мелкие

и средней руки купцы, недаром больше опасались хитрого разума и

сноровки Голикова, изощренного на темных махинациях питейного откупа,

чем самовольства и диктаторских замашек "морского варнака", как они

окрестили Шелихова. Эту опаску песца перед волком Шелихов отлично знал

и умело пользовался поддержкой мелкого пайщика, сводя на нет все

попытки Голикова занять место первоприсутствующего директора компаний.

Голиков давно нашел применение своей деловой хватке. Пользуясь

отдаленностью колоний и сложностью проверки действий начальников

промышленных групп и поселений, он через своего подручного,

енисейского мелкого купца Толстопятова, задолго до гоголевского

Чичикова занялся операциями по скупке "мертвых душ". У родственников

русских добытчиков, умерших в колониях, Голиков приобретал права на

положенные им паи и полупаи по сходной цене. В этом содействовал ему

прожженный авантюрист, бывший главный правитель американских колоний

грек Деларов.

Неизвестный Шелихову енисейский купец Толстопятов, никогда не

бывавший в Америке и занимавшийся понаслышке скупкой краденого золота,

предъявил к нему иск. Шелихов усмотрел в этом верно рассчитанный и

тяжелый удар своих тайных врагов. Толстопятов представил в Иркутский

совестный суд претензию на огромную сумму, чуть ли не в двести

пятьдесят тысяч рублей, по оказавшимся у него на руках паям погибших и

умерших в Америке добытчиков. За спиной Толстопятова Григорий Иванович

ясно видел козлиную бородку Голикова, кустистые рыжие брови

Лебедева-Ласточкина и щучье хайло судейского крючкотвора Козлятникова,

хихикающих в кулак: поглядим, мол, как ты, Колумб российский, в этот

раз сухим из воды выйдешь.

Совестный суд вызывал Шелихова повесткой на 1 декабря. Григорий

Иванович мгновенно принял решение: прежде всего просить не

рассматривать дела, пока он не получит по претензиям Толстопятова

справок от Баранова. Баранову же для этого надо послать отсюда копию

иска, с фамилиями и именами людей, и обязательно направить туда, за

океан, толкового человека. Нет! Надо самому в наступающем 1795 году с

открытием навигации отплыть в Новый Свет и самому все на месте

проверить... Великие мошенства откроются!

К кому же с этим обратиться? Только к наместнику, к Пилю!

Григорий Иванович еще раз имел случай убедиться в превосходстве

"тонкой политики" Натальи Алексеевны. Она неоднократно уговаривала его

явить себя пред генералом после возвращения из Охотска. А он

затворился, показал обиду - как будто в гибели Ираклия губернатор был

повинен - и тем обидел старого боевого служаку, единственного человека

из сильных мира сего, который тепло и с умом поддерживал русский почин

в Новом Свете. "Наплевал, Григорий Иваныч, в колодезь, а теперь не