Григорий Шелихов

Радищев. Замыслы Шелихова представлялись Радищеву первым почином на

этом пути и восхищали уверенностью в силе русских людей осуществить

грандиозное предприятие.

"...Ему, - имея в виду Шелихова, писал Воронцову изгнанник, -

привиделись еще потомки сподвижников Ермака, чтобы искать и открыть

проход через почитаемые непроходимыми льды Северного океана и тем

непосредственно связать Сибирь с Европой... Легкая (через Карское море

- Вайгач), короткая и прямая дорога в эти края... Я вызвался бы

охотником найти этот проход, несмотря на все опасности, связанные с

такого рода предприятием...

Ваш сердцем и душой А. Радищев"

Радищеву не суждено было принять участие в этом предприятии. Он

выехал в конечный пункт ссылки - в затерянный на хмурых бесплодных

сопках Илимский острожец, и связь с Шелиховым порвалась. Несомненное

влияние, которое приобрел и оказывал на морехода непреклонный дух

революционера-борца, уже не могло иметь должной силы и действенного

значения.

Рассказывая жене о посещении Александра Николаевича, Шелихов

сконфуженно жаловался:

- И надо было, чтобы на этот момент подвернулся мне под руку

охломон какой-то с кучей гнилой пушнины!.. Хватил я его по загривку и

осрамился перед господином Радищевым... Он подумает, что я и диких

таким манером уму-разуму учу, - беспокоился Шелихов о своей репутации

просветителя алеутов, простодушно полагая, что рукоприкладство в

применении к "российским людям" законно и непредосудительно. -

Беспременно, как соберусь опять в Петербург, забегу к нему в Илимск, -

проговорил Григорий Иванович, думая, что этим самым он загладит свою

вину.

- В Илимск? - переспросила Наталья Алексеевна. - Тысячу верст в

сторону от тракта - такой-то крюк?!

- Ну что ж, пусть крюк! - сказал Шелихов. - Может, облегчение

жизни какое ни на есть доведется сделать и услужить - письмо али

посылку сродникам отвезти...

Из встреч с Шелиховым на складах компании и у себя в горенке, под

храп беспробудно пьяных фельдъегерей, Радищев выведал все подробности

как торга с Китаем, так и странствований морехода в океане. Однако от

соблазна побывать в доме Шелихова, несмотря на горячие просьбы

морехода и Резанова "осчастливить посещением", Радищев уклонился,

ссылаясь на предостережение губернатора Пиля.

- Что ты носишься с ним, обнаковенный человек и одна заслуга на

нем - гонимый! - сердито прервала однажды Наталья Алексеевна сетования

мужа на то, что никак не может залучить господина Радищева в дом,

чтобы удивить его вывезенными из-за океана редкостями и поговорить по

душам. Шелихов знал Илимск и живущих в нем людей, к которым предстояло

ехать Радищеву, и тешился мыслью подсказать изгнаннику возможность -

только захотел бы - выбраться на волю, в Новый Свет. "Я его правителем

рядом с Барановым поставил бы. А за такими плечами устояла бы земля

моя, - думал он, строя фантастические и несбыточные планы. - Я, ежели

бы со мной такое, сбежал бы, видит бог, сбежал бы!.."

Радищев, подавленный сложностью собственных переживаний, не

догадывался о мыслях Шелихова. А осторожные разговоры морехода, вроде

таких, как: "Эх, если бы вы захотели посмотреть наш гиблый кут -

Охотск, я бы взялся за это дело! Куда угодно доставил бы!" - Радищев

принимал за обычную купеческую угодливость и даже за неприятную,

подмеченную им в мореходе склонность к хвастливому фанфаронству.

Канун наступающего нового, 1791 года, которым открывалась

вереница неразличимых дней и ночек илимской ссылки, Александр

Николаевич провел у себя в горнице перед тусклой сальной свечой,

записывая для памяти торжественным гекзаметром свои размышления над

духом века, жертвой коего пал и он.

Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро!

Будешь проклято вовек, ввек удивлением всех...

...Твоих сил недостало к изгнанью всех духов ада,

Брызжущих пламенный яд чрез мгноготысячный век.

Выше и выше лети к солнцу, орел ты российский,

Свет ты на землю снеси, молньи смертельны оставь!

Зрите на новый век, зрите Россию свою! -

почти выкрикнул он, записывая последнюю строфу своей оды "Осьмнадцатый

век", и умолк, очутившись неожиданно в темноте. Оплывшая свеча с

шипением погасла.

Через несколько дней Александр Николаевич был вызван к

генерал-губернатору.

- Когда собираетесь, господин Радищев, выезжать к месту

назначения? - деликатно спросил Пиль.

- Хоть завтра!.. Простите, злоупотребил гостеприимством. Завтра

выеду! - не задумываясь, ответил Радищев, мгновенно отказавшись от

намерения запастись в Иркутске мукой и другим продовольствием. Об этой

насущной для жизни в Илимске необходимости Радищева предупреждал

Шелихов и обещал даже заготовить для него несколько мешков ржаной и

пшеничной муки.

На другой день поутру, не попрощавшись ни с кем, Александр

Николаевич выехал в Илимск по буреломному тракту вдоль Ангары через

Балаганск - Братский острог. От этого острога шел крутой поворот на

еще более страшную дорогу в Илимск, прорезанную в тайге отрогами