Григорий Шелихов

состоит... Государственного разума и светлой души человек Николай

Петрович!

- Как же, знаю господина Резанова! Племянником внучатным

приходится президенту коммерц-коллегии Воронцову графу, Александру

Романычу, и при моей канцелярии по сенатским мемориям правителем

состоял... Проветриться в Сибирь послали господина Резанова от заумия

Гельвециева и Гольбахова - набрался от безбожников, в Париже

проживаючи... Недаром я заграницы эти терпеть не могу, - русский

человек должен дома сидеть!..

- Письмо к графу Воронцову по делам нашим аляксинским от Николая

Петровича привез, но не сказал мне зятюшка, что к дяденьке пишет, не

любит он родовитостью бахвалиться.

- Уж он таков, совсем как я, господин Резанов... Душевно за тебя

радуюсь, Григорий Иваныч, немалую подпору в делах своих заимел ты! В

Петербурге Резанова все знают...

- Скажи на милость, никогда о сем не проговаривался Николай

Петрович! - скорее для себя, а не для хозяина, бормотал Шелихов. - Не

разумею, чему и радоваться боле, Гаврила Романыч; то ли тому, что

дочке бог такого мужа послал, то ли что мне, купчишке серому,

дружбу-доверье и поученье от него... До встречи с Николаем Петровичем

я и сам громадности дела своего на земле американской не видел. Ведь

рублем допреж, одними деньгами я мерил талант и страдания свои и

людей...

Ободренный вниманием, с каким Гаврила Романович слушал его

нехитрый рассказ, Шелихов вскочил с полка и живо продолжал:

- С великого почина Ермака Тимофеича, вот уж двести лет,

претерпевая несказанные муки, какие и наибольшим героям древним не

снились, пробивается Русь на всход солнца, в индийскую землю

свободную, где свободный землепашец купцу своб...

- Тсс! Тсс! Окстись, Григорий, куда тебя понесло! - зашипел на

разошедшегося гостя доселе добродушный хозяин, уронив в изумлении

веник. - Тсс! В петербургских банях, репова ты голова, опричь грибов и

уши растут... У меня, конешно, нечисти такой не заведено, но я сам

акафистов эти-их... сказок масонских не люблю. Пугачевым Емелькой от

них попахивает, с Радищева попугайничаешь... Кабы я да не знал тебя...

- А что ж Радищев? - твердо встретил испуганную тираду хозяина

сибирский гость. - Поболее бы дворян таких в отечестве нашем было, не

давилась бы Русь мякиной, не изгалялись бы над пахарем-кормильцем

недоросли поместные. Процветали бы, множа силу престола, торговля,

мануфактуры, рукомесла... А знаешь ли, Гаврила Романыч, - с внезапной

откровенной решимостью сказал Шелихов, глядя в глаза Державину, - хоть

и барин ты великий и царедворец знаменитый, а доверие к тебе имею -

скажу: я, своей персоной, видел господина Радищева и говорить с ним

удостоился...

- И где ж ты на пень чертов наскочил, непутевая голова? Каков он

теперь, Григорий Иваныч? - забывая о только что сделанном

предупреждении, живо отозвался Державин.

Шелихов возбужденно и простодушно, невольно выдавая ранее

недоговариваемое, рассказал об обстоятельствах своей первой встречи с

Радищевым в Иркутске, но о поездке в Илимск и выпадах Радищева против

американского рабовладения и русских порядков все же умолчал.

Державин только кряхтел и выжидающе молчал. Когда-то он

пользовался славой обличителя вельмож и не раз возглавлял по службе

расследования различных злоупотреблений и бесчисленных темных проделок

погрязшей в стяжательстве дворянской верхушки. А теперь, видно, был не

тот.

- Я упредил тебя, Гаврила Романыч, что по доверию рассказываю? -

спросил Шелихов и, тяготясь выжидательным молчанием хозяина, уже

неохотно, каким-то упавшим голосом продолжал свой рассказ: - Господин

Радищев, чуть выпустил я из лапищ своего работного, сделал вид, что

ничего не заметил и даже с приятностью мне сказал: "Слыхал про вас,

мужественный мореход, много наслышан был еще за границей и в

Петербурге о плаваниях ваших с супругой верною, истинной дщерью народа

русского". Это он, господин Радищев-то, про Наталью Алексеевну молвил.

Опосля того много мне вопросов ставил, а я рассказывал ему, как мы с

Натальей Алексеевной да с горстью промышленных от тысяч копиев алеутов

мохнатых на острове Кадьяке поначалу отбивались, а потом дружбу и

согласие с ними нашли. Как из двухлетнего плавания в Иркутск повернули

и как на пути в Якутск чудом спаслись, две недели в пургу под снегом

отсиживались, собак едва не всех поели и до ближнего якутского наслега

сибирских верст с двести, немереных, с Наташенькой,- а она сынка еще

новорожденного несла - еле ноги волокли. Рассказал я ему и про землю

американскую, про вольных красных жителей, ее обитающих, про нравы их

простодушные, обычаи, а потом и про замыслы свои и моего зятя

господина Резанова... Господин Радищев одобрил наше дело. "Великие

першпективы открыли вы, государь мой и достославный соотечественник,

державе российской на американской земле, - ответствовал мне господин

Радищев. - Да обратятся они на пользу многострадальной родине и народу