Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

И было постановлено: «Будучи несогласным с т. Троцким в тех или других отдельных пунктах, Политбюро в то же время отметает как злобный вымысел предположение о том, будто в ЦК партии или в ее Политбюро есть хотя бы один товарищ, представляющий себе работу Политбюро, ЦК и органов государственной власти без активного участия т. Троцкого... Разногласия в ЦК партии бывали не раз, как в те времена, когда т. Ленин непосредственно руководил работой ЦК, так и во время его болезни. Раскачивания между отдельными членами ЦК были самые разнообразные. Тем не менее, единство и дружная работа ЦК в деле руководства партией стояла всегда на первом месте».

Исходя из такой оценки разногласий, постановление потребовало: «Находя совершенно необходимым дружную и совместную работу с т. Троцким во всех руководящих учреждениях партии и государственной власти, Политбюро считает своей обязанностью сделать все возможное для того, чтобы дружная работа была обеспечена и впредь»³⁷⁴.

Предельно мирное постановление, однако, не привело, как предполагали в ПБ, к прекращению конфронтации со стороны Троцкого и его соратников. Потому-то вопрос о разногласиях и оказался в центре внимания пленума ЦК, открывшегося 14 января 1924 года. Предполагавшего всего лишь утвердить тезисы докладов, выносимых на обсуждение Тринадцатой конференции РКП: об очередных задачах экономики — исполнявшего обязанности главы правительства Рыкова, об очередных задачах партстроительства — генсека ЦК Сталина, о международном положении — председателя ИККИ Зиновьева, об итогах дискуссии — секретаря ЦКК Ярославского.

Сразу же после открытия пленума председательствовавшему на нем Каменеву в повестку дня пришлось внести изменения. Из-за плохого состояния здоровья Рыкова его выступление перенесли на второй день работы. Сначала же обсудили вопрос, стоявший на последнем месте, — об официальном распространении писем Троцкого и «46-ти». Решили все же их опубликовать, но как «закрытое письмо ЦК». Отвергнув предложение Зиновьева предпослать им историю оппозиции начиная с Десятого съезда. Затем предоставили слово Сталину для изложения своих тезисов и проекта резолюции об очередных задачах партстроительства.

Генсек сделал довольно краткий доклад, который именно поэтому и вызвал острую дискуссию. Точнее, язвительные, как всегда, реплики и замечания Радека, но главное — выступление как бы от имени всей оппозиции Пятакова. Выступление, продолжавшееся втрое дольше, нежели речь генсека. Именно оно, это выступление Пятакова — веское, с хорошо продуманными и подобранными доказательствами — и заставило Зиновьева подняться на трибуну.

Нет, Григорию Евсеевичу не было особой нужды выступать в поддержку предложений Сталина. Да еще со столь пространной речью. Если не с еще одним докладом, то во всяком случае — содокладом. Ведь участники пленума и без того готовы были непременно поддержать генсека. И все же Зиновьев, похоже, не смог противиться желанию произнести очередную пылкую речь. Свою, особенную. Подтвердить ею лишний раз мнение о себе как о главном борце с оппозиционерами и их взглядами.

Если это так, то вот отсюда-то, от явной спонтанности выступления Зиновьева и все особенности его речи на январском пленуме. Редчайшая ее неряшливость, нехарактерная для него. Фактически пересказ знакомого слушателям всего того, что он уже говорил прежде — на собраниях бюро ячеек в Москве и Петрограде, что публиковали газеты. Да еще и прямые повторы, в том числе цитаты из басни Крылова «Кот и повар».

Тем не менее, даже в таком, бесспорно непродуманном загодя выступлении проскочило немало того, что в ином случае, при иных обстоятельствах, Зиновьев никогда бы не высказал. Тем более — на пленуме ЦК.

«Сейчас самое главное, — начал Зиновьев, — надо понять, что за всем этим стоит в стране. И в этом отношении надо будет использовать предстоящий съезд Советов, так как там будет массовое представительство. Надо будет хорошенько прислушаться к настроениям. С точки зрения большевистской, ленинской партии мы против оппозиции абсолютно правы. Мы, несомненно, правы против этого рецидива меньшевистского ревизионизма. Но в том-то и дело, что ведь вся Россия не обязана быть большевистской. И в нашей партии есть слои, которые не были и не могут быть вполне большевистскими».

Высказав столь противоречащую всему, провозглашаемому партией, мысль, Зиновьев продолжил в том же духе.

«Что же стоит, — задался он вопросом, — за всем этим в стране? Трудно сказать сразу. Нужно дослушать, пощупать съезд Советов, но мне кажется, что за всем этим стоит то, что крепнет буржуазия, что растет стремление к политической демократии в стране. Стоит, с другой стороны, то, что крепнет и активизируется беспартийный рабочий и крестьянин (выделено мной — Ю. Ж. ).