Продолжая, Зиновьев как веский повод использовал одно из положений Троцкого, содержащееся в «Новом курсе». «Не нужно, — заявил Григорий Евсеевич, — делать ошибки, чтобы в борьбе против уклонов молодежи допустить такие ноты, которые могут бросить молодежь в объятия оппозиции. Мы должны молодежь отвоевать и мы, я думаю, товарищи, отвоюем ее. В ВУЗах нужно выправить и экономическое положение, и политические настроения, мы должны повести дело так педагогично и умно, чтобы мы не отбросили этой группы членов партии к оппозиции».
Суммировав все эти рассуждения, Зиновьев привычно определил: «новая оппозиция есть некий ренессанс меньшевизма». И попытался доказать такое утверждение странными примерами.
Во-первых, взглядами Сапронова, «почвенного человека, самого почвенного из оппозиции. Гораздо почвеннее Троцкого». Воплощающего «того самого мужика, который говорит: “Не разводи мне разных антимоний, что Политбюро должно руководить. Я желаю сам управлять”». Зиновьев добавил, характеризуя Сапронова: «он стоит, повторяю, обеими ногами на земле и представляет что угодно, но только не ленинизм».
Вторым примером стал Осинский, выражавший «уклон более интеллигентского характера, который ничего общего с большевизмом не имеет». А еще одним — Пятаков. Почему? «Его большевизм еще незрелый... Мы надеемся, что когда большевизм Пятакова созреет», он «будет с нами». Наконец, четвертым примером послужил Радек. Из тех, «которым все равно, какими принципами идти, только бы подкузьмить ЦК».
Назвав наиболее ярких, по его мнению, представителей оппозиции, Зиновьев перешел к тому, кого выделил по иной причине.
«Есть несколько документов, — сообщил он, — которые войдут в историю. Например, письмо т. (Антонова) Овсеенко. Там дело не в угрозах его (27 декабря тот, начальник Политического управления РККА, написал в ПБ и ЦКК: “Партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда сознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут “молчаливыми” царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовет к порядку зарвавшихся “вождей” так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту”375
), а в одной фразе — “большевистские предрассудки мобилизовали”». Уточнил: «Я до сих пор думал, что бывают только меньшевистские предрассудки».Посчитав, что фамилий оппозиционеров назвал предостаточно, Зиновьев перешел к намекам, хотя и достаточно прозрачным. «Затем, — добавил он, — письмо по поводу “Правды” (Троцкого, Пятакова и Радека от 29 декабря, отметившее: “Сведения, полученные нами в настоящий момент, не оставляют больше никакого места для сомнений в том, что работники, специально введенные в редакцию “Правды” для ведения партийного отдела, применяют методы, которые нельзя иначе назвать как фальсификацией и подлогом”376
) опять показало, что на душе у автора настоящего письма.Когда мы его прочли с Каменевым, то мы вспомнили следующий инцидент. Когда открылся конгресс в Копенгагене (8-й, Второго интернационала), нам преподнесли в день открытия номер (газеты) “Форвертс” с анонимной статьей, где говорилось, что Ленин и вся наша группа — уголовная группа, что Ленин и Лбов — экспроприаторы и прочее. Автором этой статьи был т. Троцкий.
Когда мы получили заявление трех о “режиме фальсификации”, мы сказали, что это — тот же самый автор»377
.Обличая своей речью на пленуме оппозиционеров, Зиновьев, что легко заметить, пользовался различными терминами. Разумеется, по его мнению — негативными. Чаще всего — «меньшевик». Наиболее понятный, актуальный из-за продолжавшегося, хотя и полулегального существования РСДРП. Партии давних врагов большевиков, а вместе с тем и их конкурентов за влияние на умы рабочих. Кроме того, Зиновьев использовал и такие случайные, малопонятные термины, как «почвенник», «уклон интеллигентского характера», «недозрелый большевик». Он относил их к тем членам РКП, кто открыто выступал против курса ПБ и ЦК. Следовал в том за Троцким, становился его единомышленником, соратником. Но пока ни сам Григорий Евсеевич, ни кто-либо другой еще не создали иной, обобщающий термин — «троцкист». Время для него пока не пришло.
3.
Пленум ЦК, проходивший 14-15 января 1924 года, оказался всего-навсего репетицией открывшейся 16 января Тринадцатой партконференции. Рассматривавшей все те же самые, что и пленум, вопросы, только несколько изменив их порядок. Начали с доклада Рыкова об очередных задачах экономического строительства. Предложившего не менять сложившуюся форму НЭПа. Тем самым, проводить «смычку» города и деревни, вроде бы позволившую преодолеть осенний кризис. Тот, что выразился в перепроизводстве хлеба с крайне низкими на него ценами, в низкой покупательной способности крестьянства, приведшей к слабому сбыту изделий промышленности.