Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Авторы «Дополнительного заявления», видимо, не знали или сочли излишним вспоминать о том, что первую попытку связать Зиновьева с нелегальной группой оппозиционеров ЦКК сделала еще в январе 1926 года. Когда она получила от французской коммунистки, работавшей в ИККИ, некоей Гертруды Гесслер, донос. Извещавший о том, что ее попытались вовлечь во фракционную деятельность сотрудники аппарата Коминтерна Г. Я. Гуральский и В. Вуйович, якобы действовавшие от имени Зиновьева. Однако сразу после передачи своего доноса в ЦКК Гесслер уехала из СССР и больше никогда не возвращалась. Тем самым лишила ЦКК возможности использовать ее как свидетеля либо получить какие-либо новые обвинения.

Только потому в ЦКК сразу же ухватились за новое, действительное событие. 6 июня 1926 года на подмосковной железнодорожной станции Долгопрудная состоялась, по-старому маевка, а по-новому — подпольное, нелегальное собрание членов партии. Организованное Г. Я. Беленьким, в недавнем прошлом секретарем Краснопресненского райкома партии Москвы, переведенного на работу в агитпроп ИККИ.

На этом-то собрании и выступил М. М. Лашевич, однако о содержании его речи в ЦКК судили по показаниям некоего рабочего, скорее всего осведомителя ОГПУ

Васильева. Утверждавшего, что Лашевич сделал доклад «от имени оппозиции, извращавшей положение в партии, сообщил... ложные сведения о политике партии, дискредитировал руководящий состав ВКП(б), призывал к борьбе против большинства в партии фракционными подпольными методами».

Лашевич не отрицал своего присутствия на собрании в Долгопрудном. Однако объяснил свое поведение — в письменном обращении к участникам пленума — что изложил позицию не свою, а меньшинства. Позицию по ключевым вопросам, требующим от партийного большинства ответов. В частности, о кулацкой опасности, о необходимости начала индустриализации.

Невозможно усомниться, что лишь для искусственного создания некоей подпольной зиновьевской организации выступавший на пленуме В. В. Куйбышев и его заместитель по президиуму ЦКК Н. М. Янсон присоединили к ней, помимо организаторов и участников нелегального собрания в Долгопрудном, еще троих, в недавнем прошлом входивших в одиозные «Рабочую оппозицию», «Рабочую группу», «Рабочую правду». Такой ход позволил Куйбышеву в докладе по «делу» Лашевича обвинить Зиновьева в самом тяжком партийном преступлении — в создании фракции. А еще и в том, что тот «ни разу не отмежевался от своих единомышленников, не противопоставил себя им и, по-видимому, не дал им директивы о прекращении этой гибельной для партии фракционной борьбы».

Хотя Куйбышев так и не смог привести достаточно веские доказательства существования «всесоюзной фракционной организации» Зиновьева, все же резюмировал: «Мы считаем, что, возлагая ответственность на тов. Зиновьева, пленум ЦК и ЦКК должен сделать соответствующие выводы... Если мы будем тверды, если мы не проявим колебаний, если мы от имени всей партии заявим о том, что партия не допустит существования фракций и групп, что партия накажет всякие раскольнические шаги, то этим мы гарантируем подчинение меньшинства большинству независимо от того, хочет или не хочет этого оппозиция»⁴⁹⁷.

4.

Цель была указана, задание дано и стало тут же исполняться. А Рудзутак поспешил выразить якобы общее мнение участников пленума, но не лично о Зиновьеве, а почему-то о «Заявлении», подписанном, помимо него, еще двенадцатью оппозиционерами: «Ясно, что это — платформа против нашей Всесоюзной коммунистической большевистской партии, и оглашение этого документа здесь — это первый шаг к расколу партии»⁴⁹⁸.

До сих пор Зиновьев боролся. Боролся отчаянно. Нападал, а не оборонялся. Но лишь теперь понял грядущую опасность. Его теперь вполне могли вывести из ПБ, а, может быть, даже и из ЦК. И потому стал оправдываться, но весьма своеобразно.

«Я не буду, — заявил он, поднявшись на трибуну, — останавливаться на тех мелких обвинениях, которые здесь высказывались тов. Куйбышевым и тов. Янсоном. Это — абсолютная ерунда». И все же далее, да еще и словами человека, готового к раскаянию, продолжал: «Вы знаете, что на 14-м съезде нашей партии свалились как снег на голову очень большие разногласия... Я являюсь одним из виновников того, что на 14-м съезде нашей партии эти разногласия свалились внезапно, что перед съездом в течение достаточного количества времени об этом не было известно партии... Мы все исходили из самых лучших желаний,.. но мы причинили вред партии тем, что не вынесли эти вопросы на широкое обсуждение всей партии... Трудно было идти на открытый разрыв с товарищами, с которыми много лет пришлось работать... Трудно было пойти на открытое вынесение этих споров перед всей партией».