Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Выступление Зиновьева продолжалось почти час, и все это время он стремился, как и его соавторы по декларации, сделать ответственным за все, с его точки зрения, негативное в жизни партии и страны только Сталина. Почему? Да прежде всего потому, что посчитал его отступником, ренегатом. Предавшим интересы «левых». Ведь не случайно обмолвился — «Мы все еще думали, что Сталин вместе с нами... »

И все же Зиновьев — видимо, взыграла совесть — не стал до конца придерживаться групповой линии. Сначала намеком упомянув правый уклон, затем прямо, назвав по имени Слепкова, всем известного как послушный исполнитель воли Бухарина, вспомнил об основных противниках. Тех, кто отвергал необходимость начинать индустриализацию, кто защищал крестьянство. Вернее, тех из них, кто прислушался к призыву Бухарина «Обогащайтесь» и начал богатеть с каждым новым урожаем.

Перед тем, как сойти с трибуны, Зиновьев назвал своих главных идеологических врагов: «Эволюция Бухарина, Смирнова (А. П. ), Томского и ряда других товарищей вполне оправдала то, что говорил товарищ Троцкий — и это указано в тех пунктах, которые приводятся в декларации о вашем сползании в оппортунизм». То есть в беспринципное соглашательство, что в конечном счете выливается в ревизию марксизма.

Только затем бросил в зал суровое предупреждение: «Рабочие в нашей стране разберутся в вопросе, и правда возьмет верх. Сколько бы вы ни кричали, мы будем бороться за. ленинизм, и ленинизм в нашей партии победит»⁴⁹⁹.

На том прения отнюдь не завершились. Продолжались и вечером 21 июля, и весь следующий день. Выступавшие дружно поддержали все обвинения, выдвинутые Куйбышевым и Янсоном. И в силу своих творческих дарований обличали Зиновьева, а вместе с ним и Каменева, Троцкого. Подхватывая самые нелепые и вздорные россказни, повторяли друг за другом все, что умаляло и чернило фракционеров. Лишь заместитель председателя Госплана СССР И. Т. Смилга да Крупская попытались примирить враждующие стороны. Предвосхищая заключительное слово Куйбышева по докладу о «деле Лашевича», точнее — заменив его по сути, последним участником прений стал Сталин. Даже после прочтения Троцким «Заявления», после речи Зиновьева он не чувствовал себя затравленным, загнанным в угол. Сразу же обезоружил своих оппонентов, начав выступление с главного обвинения, предъявляемого ему — сокрытие от партии «Завещания Ленина», статьи покойного вождя по национальному вопросу и его октябрьское 1917 года письмо, содержавшее негативную оценку поведения Зиновьева и Каменева. Генсек так выразил свое отношение к проблеме: «Я стою за их публикацию, чего буду добиваться на 15-м съезде». Пока же прочитал «Завещание», сделав весьма существенное пояснение.

«Непосредственно после 13-го съезда, — вслед за Зиновьевым раскрыл он еще одну тайну партии, — на первом же пленуме нашего ЦК я подал в отставку. Несмотря на мою просьбу об отставке, пленум решил, и мне помнится, единогласно, что я должен остаться на посту генерального секретаря». И дополнил воспоминания не менее важным признанием: «Я держался умеренной линии в отношении Троцкого, я отстаивал его оставление в Политбюро, отстаивал вместе с большинством ЦК, и отстоял... Я принял все возможные меры, чтобы умерить пыл товарищей Зиновьева и Каменева, требовавших исключения товарища Троцкого из Политбюро».

А несколько позже генсек безупречно с точки зрения логики перешел к главкому, о чем в тот день и шла речь на пленуме.

«Не из-за этих политических разногласий, — подразумевая раскол на меньшинство и большинство, продолжил Сталин, — ставим мы вопрос о выводе Лашевича из ЦК, а Зиновьева — из Политбюро... Разногласий у ЦК партии с Троцким гораздо больше, чем с товарищами Каменевым и Зиновьевым... Однако мы не ставим вопроса о выводе товарища Троцкого из Политбюро. Стало быть, дело тут не в политических разногласиях... Новая оппозиция перешла через тот организационно-партийный барьер, который партия не может перешагнуть, не создавая опасности раскола».

Так что же это за «организационно-партийный барьер»? С объяснением Сталин не заставил себя ждать. Сказал сразу:

«Одно дело — разногласия с ЦК. Одно дело — вести борьбу в ЦК, на съезде. Это терпимо, это, может быть, нужно, может быть, даже полезно. Совершенно другое дело — переход от открытой и партийно-законной защиты своих взглядов к постройке нелегальной партии,.. имеющий свои группы во Владивостоке, в Питере, в Москве, в Одессе, в Нижнем, в Харькове, в Брянске (несколькими минутами ранее Сталин утверждал иное — у новой оппозиции «нет сейчас ни одной местной организации» — Ю. Ж. )»⁵⁰⁰.