2. Что касается письма к Надежде, то оно было дано дирекцией ИМЭЛ для напечатания и затем было подтверждено, что его печатать в антивоенном номере можно. Я предложил в редколлегии печатать его без послесловия, ограничившись маленьким вступлением дирекции ИМЭЛ. Но члены редколлегии нашли, что надо дать приписку “от редакции”, и поручили мне написать текст ее. Я выполнил это поручение. Когда редакция одобрила текст этой вещи, гранки были посланы т. Адоратскому. Тот дал согласие, внеся только одно малосущественное замечание в начале (о Меринге), после чего письмо и заметка пошли в печать.
Привожу эти факты, конечно, не для того, чтобы в какой бы то ни было мере смягчить существо ошибки, которая Вами так справедливо осуждена, а лишь для того, чтобы подтвердить, что во всем этом не было никакой преднамеренности»690
.Спустя день, 10 августа, поняв по гробовой тишине, что послание его не дошло до Сталина, Зиновьев написал Кагановичу: «Очевидно, я в своей записочке к Вам не ясно выразился. Моя просьба заключалась в том, чтобы мое письмецо было передано товарищу Сталину возможно более скорым способом. Вместе с тем, я хотел бы, конечно, чтобы письмо это было прочитано и Вами, и остальными членами ПБ»691
.Зиновьев явно стремился оправдать себя. Надеялся в лице Сталина найти беспристрастного, справедливого судью. И определившего бы вину каждого, причастного к трагическому событию. Не случайно назвал прежде всего Адоратского, а также Кнорина и Поспелова. Но как раз именно этого Каганович и не хотел.
Он не послал в Сочи «объяснительную» Зиновьева. Вместо того сообщил генсеку собственную трактовку ее, выдав за свое расследование. И сознательно подталкивал Сталина к самым жестким мерам.
Каганович — Сталину, 9 августа: «Как выяснилось, примечания от редакции действительно написаны Зиновьевым. Адоратский согласился с этим комментарием. Перед печатанием он был просмотрен Кнориным и Поспеловым за исключением мелких замечаний. Они главного не заметили и пропустили заметку... Письмо Ваше членам ПБ разослано. Завтра примем решение... Необходимо будет снять Зиновьева, поставить на вид Кнорину и Поспелову. Лучше бы всего Кнорина как редактора заменить Стецким».
Сталин — Кагановичу, 9 августа: «Зиновьева надо снять не просто, а с подходящей мотивировкой. Кнорина можно снять и заменить Стецким».
Каганович — Сталину, 9 августа: «Редакция, конечно, признала свою ошибку, но это не может умалить их вину, ибо Зиновьев у них занял место главного специалиста по международным делам. Сам он — Зиновьев — ведет себя жульнически. Вчера он, конечно, плакал, что я-де не знал, Адоратский одобрил». И солгал: «Несмотря на то, что мы ему предложили написать объяснение, он сегодня их еще не дал, уехал на дачу и вроде как пишет. Мы повторно потребовали письменных объяснений, но важно то, что он жульничает, ибо если бы он честно считал комментарий неправильным, то ему нечего задумываться над написанием объяснения в ЦК. У него это даже не вырвалось, а совершенно естественно вытекает из его гнилого нутра. Я Вам посылаю его книгу, изданную в 1931 г., “Учение Маркса и Ленина о войне”. В этой книге он развивает еще шире эти взгляды, особенно на стр. 178-179. Это показывает, что у него комментарий в “Большевике” не случаен».
Каганович — Сталину. 11 августа: «Что касается Зиновьева, то я думаю, что он все же сознательно хотел вступить в открытую дискуссию с Энгельсом, с тем, что он становится защитником Энгельса. Он, конечно, не ждал такого резкого реагирования и теперь бьет отбой».
Сталин — Кагановичу, 12 августа: «В резолюцию о “Большевике” надо внести пункт о снятии т. Кнорина с поста ответственного редактора.
Только 16 августа, через четыре дня, ушедшие у Кагановича, пытавшегося быть святее папы, на разгадывание потаенных мыслей генсека, ПБ утвердило текст постановления ЦК, все же сделав главным виновником Зиновьева:
«ЦК ВКП(б) считает грубейшей политической ошибкой редакции журнала “Большевик” помещение написанной т. Зиновьевым редакционной заметки по поводу письма Энгельса Иоанну Надежде. Написанные Зиновьевым комментарии являются выражением троцкистско-меньшевистской установки, которая не признает того нового, что внес Ленин в сокровищницу марксизма».
Постановляющая часть, естественно, и исходила из именно такой оценки при определении и ответственности за «грубейшую политическую ошибку», и мер наказания: «1. За напечатание политически ошибочных комментариев т. Зиновьева от имени редакции объявить выговор редакции журнала “Большевик”. 2. Вывести т. Зиновьева из состава редакции “Большевика”. 3. Снять т. Кнорина с поста ответственного редактора “Большевика”»693
.Кагановичу удалось и жестоко наказать Зиновьева, и выполнить пожелание генсека — «не валить все» на него.