Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Затем генсек вспомнил о заседании ПБ, состоявшемся 26 апреля, на котором Зиновьев «чисто ликвидаторски» предложил «желательность ухода компартии (Китая — Ю. Ж.) из Гоминьдана». После осуждения взял его назад. Потому-то ПБ и постановило «признать вопрос о разрыве между Гоминьданом и компартией имеющим первостепенное политическое значение. Считать такой разрыв совершенно недопустимым»⁴⁸².

Об этих, то якобы «правой», то «левой» ошибках Зиновьева генсек писал еще как свидетель (он присутствовал на всех заседаниях ПБ вплоть по 20 мая, до ухода в отпуск на полтора месяца), но о третьей — уже с чужих, неизвестно чьих слов. Писал о том, что на заседании Польской комиссии ПБ в дни первых сообщений о взятии Варшавы, то есть 15 или 16 мая, Зиновьев, мол, внес предложение указать польским коммунистам, что их нейтральность в борьбе Пилсудского с «фашистами» недопустима, а самого руководителя переворота следует рассматривать как «антифашиста», его же движение считать «революционным». Мало того, Сталин утверждал: «Я уверен, что ошибки польских коммунистов, о которых так сладостно пишет теперь Зиновьев, целиком навеяны им глубоко оппортунистической позицией»⁴⁸³.

И все же, несмотря на столь однозначно отрицательную оценку всего лишь высказываний Зиновьева при обсуждении еще не решенных вопросов, взгляды самого Сталина — для всех, а не только для членов ПБ — оставались двойственными, центристскими. Проявились открыто тогда же, 8 июня. В выступлении на собрании рабочих железнодорожных мастерских Тифлиса с докладом «Об английской забастовке и событиях в Польше», опубликованном «Правдой» 16 июня.

Поначалу генсек солидаризировался с Зиновьевым. Как и он, отметил: «Решение Коммунистического интернационала о временном и непрочном характере стабилизации капитализма является совершенно правильным». Но тут же поспешил подыграть и Бухарину. «Неправильно, — отметил генсек, — положение о прочности стабилизации капитализма, но столь же неправильно противоположное положение о том, что стабилизация кончилась, что она ликвидирована и что мы вступили теперь будто бы в период высшего подъема революционных бурь».

Теперь читателям, коммунистам приходилось самим решать, что из сказанного Сталиным верно, что следует принять как руководство к действию.

Тем временем, 5 июня, шесть членов ПБ — конечно же, Бухарин, Молотов, Рыков; далекий от проблем мирового профдвижения Калинин; послушный Ворошилов; выведенный из-под удара за активную поддержку Генсовета, решившего прекратить всеобщую забастовку, Томский — против двух, Зиновьева и Троцкого, утвердили тезисы, написанные Бухариным и одобренные Сталиным. Подтверждавшие «правый» курс партии — требование присутствия компартии Китая в структуре Гоминьдана; сохранения АРКа, продолжение сотрудничества с Генсоветом (не подозревая, что год спустя по его инициативе все отношения советских профсоюзов с британскими будут разорваны). 8 июня и ИККИ утвердило эти тезисы, на следующий день напечатанные «Правдой».

Теперь все выглядело так, будто судьба Зиновьева решена и для принятия соответствующего постановления оставалось лишь дождаться возвращения Сталина из отпуска для проведения юридически необходимого пленума ЦК. Однако оказалось — роковой час еще не настал.

2.

Несмотря на сильное моральное давление генсека, Зиновьеву в те майские дни все же удалось, хотя и отчасти, реабилитировать себя. Вернуть свое прежнее имя истинного ленинца, знатока европейской политики, рабочего и коммунистического движения. Добился же он того, изначально заняв твердую позицию по отношению к государственному перевороту, совершенному маршалом Пилсудским.

Польша не только с провозглашения независимости 7 ноября 1918 года, но и после принятия 17 марта 1921 года конституции пребывала в политическом хаосе. За пять лет сменилось три президента (одного из них, Г. Нарушевича, убил ультранационалист), одиннадцать правительств. В воздухе витала угроза переворота, которого ожидали и со стороны князя Э. Сапеги, представлявшего интересы старой аристократии, и генерала Ю. Галлера, героя советско-польской войны.

Все, происходившее в Речи Посполитой, слишком уж напоминало атмосферу, царившую в Италии — перед захватом власти Б. Муссолини 31 октября 1922 года, в Испании — в канун переворота М. Примо де-Ривера 13 сентября 1923 года. Слишком напоминало.

С каждым днем в Речи Посполитой нарастало открытое противостояние одной из старейших партий страны — народных демократов, создавших блок с социалистической партией (ППС), и ушедшего в отставку с поста «начальника государства» совсем недавно, 14 декабря 1922 года.

В неизбежной и скорой схватке коммунисты Польши решили, не скрывая того, принять сторону Пилсудского, рьяного противника парламентаризма. Первым, кто выразил свое мнение о столь непонятной позиции, стал кандидат в члены ПБ, сторонник генсека Дзержинский, располагавший благодаря своему посту председателя ОГПУ, исчерпывающей информацией о положении в соседней стране.