Читаем Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции полностью

Снова вернулся к разногласиям с Бухариным и Сталиным, позволив себе за них, что те делали довольно часто, предельно кратко изложить их позицию. «Сторонники пребывания компартии в Гоминьдане, — отметил Зиновьев, — во что бы то ни стало представляют себе ход развития, по-видимому, так. Сперва доведем дело до полной победы национальных войск, т. е. до объединения Китая, затем начнем отделять коммунистическую партию от Гоминьдана. Другими словами, сперва в союзе с буржуазией давайте совершим буржуазную революцию, а затем уже пролетариат начнет выступать как самостоятельная классовая сила с вполне самостоятельной рабочей партией.

Но эта концепция насквозь меньшевистская… В самом ходе борьбы за объединение китайский пролетариат должен завоевать себе гегемонию».

Пояснил свою мысль: «Пока главное командование остается в руках Чан Кайши, пока важнейшие правительственные посты остаются в руках правых гоминьдановцев, пока в ЦК Гоминьдана эти представители буржуазии имеют серьезнейшую опору, до тех пор дело революции ежеминутно находится в серьезнейшей опасности».

А чтобы избежать ее, вынес на обсуждение следующее его предложение: «Оказывать всестороннюю помощь китайской революции… Сделать все возможное, чтобы продвигать китайскую революцию как можно дальше… чтобы она имела не только национальный, но и глубоко социальный характер… Создать подлинный центр революционного движения масс рабочих и крестьян в Китае — советы… Помочь китайской компартии завоевать подлинную политическую и организационную независимость»538.

Альтернативное предложение Зиновьева так и не стало основанием для дискуссии. Зато все то же противостояние двух непримиримых позиций из-за отношения к сотрудничеству с некоммунистическими движениями и организациями снова проявилось в ходе обсуждения пятого пункта повестки дня пленума — доклада Томского о работе делегации ВЦСПС в Англо-русском комитете на заседании в Берлине. Состоявшемся совсем недавно — 29 марта — 1 апреля 1927 года.

«Каково же должно быть наше отношение к Англо-русскому комитету? — задался профсоюзный лидер главным вопросом, но дал на него уклончивый ответ. — Я не хочу останавливаться на теории взрыва (ликвидации, на чем настаивал Зиновьев — Ю. Ж.) Англо-русского комитета, гласящей, что мы должны из политических соображений взорвать Англо-русский комитет… К похоронам теории я не буду возвращаться… Я думаю, что тут не требуется многое от меня, чтобы доказывать, что разрыв с англичанами, что взрыв Англо-русского комитета для нас невыгоден».

И поспешно добавил: «Завоевать профсоюзы и Германии, и Англии нужно и можно. Но только сбросив и их верхушки, и их вождей, завоевав низовой аппарат, сбросив его средний слой»539.

Конечно, докладчику тут же возразил Зиновьев — слишком уж ситуация в Англии напоминала то, что только что произошло в Китае.

«Я знаю, — уверенно сказал он, прибегнув к самому важному для тех дней доказательству, — что у громадного большинства членов ЦК решающим доводом за сохранение Англо-русского комитета, несомненно, является тот довод, что он нам будто бы сможет помочь на случай войны. И если бы это было действительно так, то законно было бы взвешивать — надо ли там остаться. Может ли Англо-русский комитет как он есть помочь нам в случае войны, или же он будет жерновом на нашей шее. Вот основной вопрос». И попытался убедить пленум в последнем.

«Вот было недавно такое дело, — напомнил Зиновьев о событиях, известных всем, — как посылка нам Чемберленом ужасающей ноты. Почему эти негодяи из Генсовета молчали? Почему они и пальцем не пошевелили? Подумайте только: Чемберлен собирается послать нам ноту, в которой, как теперь совершенно ясно, есть завязка целой сложной кампании против нас, которая неизвестно чем кончится, а в этот момент генсоветчики обедают у нас (в Берлине, на конференции Англо-русского комитета — Ю. Ж.), разговаривают в дружеском тоне».

И принялся обличать уже непосредственно Томского. «Вы, — воскликнул Зиновьев, — уступили в вопросе о Китае, то есть в вопросе судьбы будущей войны, в вопросе мировой революции, в вопросе нашей собственной судьбы, судьбы СССР. Вот где вы уступили! Правильно говорят, что вопрос о войне теперь — центральный вопрос. Конечно, помощь СССР, который есть твердыня мировой революции, помощь Советскому союзу есть основная задача. Но именно для этой помощи вы не сумели поработать, товарищ Томский, и именно это вы не выполнили»540.

Но что бы ни говорил оппозиционер, что бы он ни предлагал, пленум по двум роковым вопросам международного положения принял решения, написанные как бы под копирку: «Одобрить линию Политбюро в китайском вопросе», «Одобрить работу делегации ВЦСПС в Англо-русском комитете»541. Ни тезисы к докладу Рыкова, ни участие в прениях по докладу Томского никак не подходили под понятие «нарушение партдисциплины». Не являлись достаточным поводом для остракизма Зиновьева. ПБ пришлось выжидать. Весьма недолго.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное