Гримус

Но на Эльфриду, кажется, пересказ произвел впечатление – она погрузилась в глубокую задумчивость. Взлетающий Орел, не устающий удивляться двум своим новым светлокожим и прекрасным знакомым, даже забыл о скандале, разгорающемся в соседней комнате.

– Мне не понравился рассказ, – вдруг подала голос Эльфрида. – Он слишком точный, в нем все на местах и нет недоговоренностей. Кроме того, мне вообще не нравятся рассказы. Литература должна быть медленной и протяженной, как жизнь, должна иметь размытые края, незавершенности и больше внимания уделять частностям, а не большим формам. Жизнь по преимуществу бессмысленна – потому мне всегда кажется, что рассказы, основанные на одном глубокомысленном главном элементе, – это лукавство и коварное искажение действительности. А от искажения правды жизни посредством литературы недалеко до преступления, поскольку тем самым писатель может исказить и чье-то понимание жизни. По мне, желание видеть знаменательный смысл или подтекст во всем окружающем, в любом поступке, в любом событии просто ужасно!

Эльфрида замолчала, слегка смущенная своей речью, которая по сути дела напрямую противоречила строгой определенности ее жизни.

– Дорогая, ты приняла этот рассказ слишком всерьез. В конце концов, это всего лишь писанина, чья-то выдумка. По моему мнению, все это крайне легковесно. Пустышка. А коли так, то почему нельзя, невинной забавы ради, придать чему-то полную законченность, симметричную завершенность? Дайте же хоть иногда форму бесформенному лику жизни. Что скажете, мистер Орел?

– Я не стал бы утверждать так уверенно, – ответил Взлетающий Орел. – Все зависит от того, верите ли вы в то, что все малые круги мира неким образом соединены между собой, или нет.

– Нет, нет, нет и еще раз нет, – подал голос Грибб. – Вы совсем не так все поняли. Суть вот в чем: понятие «смысл» всегда связано со словом «нести». Так же понимают и термины «серьезный» или «важный». Эльфрида, считающая литературу весьма важным предметом, желает видеть ее менее серьезной и без обязательного стремления доказать и донести «смысл» явлений. В то же самое время графиня, которая смотрит на всю эту литературу, «писанину», рассказы легко, ждет от них отточенности и завершенности, считая, что авторы должны ваять из единого «бесформенного» глиняного кома жизни, вкладывая в него смысл и серьезность понятия. Таким образом наши дамы, по собственному мнению, представляя две противоположные точки зрения, противоречат сами себе. Все дело в семантическом подходе, если вы уловили мою мысль. Если рассказ претендует на серьезность, он должен быть внятным и завершенным. В противном случае допустимо обратное. И наоборот.

Игнатиус замолчал. Взлетающий Орел потерял нить его рассуждений еще где-то в самом их начале и, как он подозревал, Ирина с Эльфридой тоже. Повернувшись, он обнаружил, что граф Черкасов и Мунши уже появились в дверях гостиной. Внешность Мунши поразила его – пронзительный кликушеский голос вовсе не вязался в нем с густой бородой и солидной осанкой.

– Мистер Мунши зашел засвидетельствовать свое почтение, – объявил Черкасов. – Он сейчас же уходит.

– Я действительно зашел сказать, что ухожу, – подхватил Мунши, – но совсем не для того, чтобы свидетельствовать свое почтение. В особенности вот ему . – Мунши мотнул головой в сторону Игнатиуса Грибба. – Самодовольный лицемер – вот кто он такой. Ваши идеи, мистер Грибб, связывают нас по рукам и ногам. Вы идеологический оплот тирании. А теперь я ухожу, – закончил он, повернулся на каблуках и действительно вышел вон.

–  Вот так , – весело заключила Ирина.

– О чем он говорил? – удивленно спросила Эльфрида. – Неужели он имел в виду, что опровергнутый Игнатиусом миф об острове Каф на самом деле правда?

– Я всегда знал, – подал голос Грибб, – что главный опиум для народа – это суеверия.

Взлетающий Орел продолжал рассматривать Ирину и Эльфриду. Черкасов принялся утирать лоб с еще энергичнее, чем обычно.

– Не обращайте внимания на его слова, – торопливо проговорил он. – У этого человека затуманен разум.

Грибб прав. Если только суеверия не основываются на фактах. Но даже отвергая суеверия, мы не освобождаем себя .

За стеной снова начали бить в гонг.

Ирина Черкасова встала.

– Если все уже закончили с обедом, – проговорила она, – то, думаю, вы извините нас, если мы вас покинем. Эльфрида?

Дамы удалились. Игнатиус, граф Черкасов и Взлетающий Орел перешли в соседнюю комнату, где у графа, очевидно, был устроен кабинет и спальня. Под сводами опустевшей гостиной по-прежнему разносились звон и грохот, производимые протестующим борцом за права угнетенных.