Гришка-рейхстаг

Его приятель вытащил из мятых штанов ещё один стакан, критически осмотрел его, выдул невидимую пыль и крошки махорки.

Первый – темноволосый с проседью мужик лет пятидесяти, плеснул чуть-чуть в стаканы. Один накрыл кусочком сырка, поставил возле памятника на холмик ещё не слежавшейся толком земли.

– Давай, – произнёс темноволосый, – и, заранее крепко сморщившись, залпом опрокинул содержимое стакана в рот. Проглотил, сильно занюхал кусочком сырка, длинно выдохнул: – Ох, и ядрёная, зараза!

Его товарищ, не такой темноволосый, коротко стриженный, давно небритый, лет сорока на вид, тоже выпил, отщипнул кусочек сырка и стал меланхолично жевать, тупо уставившись в одну точку.

Посидели. Помолчали.

Темноволосый налил ещё понемножку.

– Давай, за Гришу. Я всегда верил, что он первым знамя на Рейхстаге установил, – сказал он.

– Я тоже, – поддержал его приятель.

– Ты-то? – усмехнулся старший. – А кто постоянно говорил – Гришка-Рейхстаг?

– Ну, дак… Все говорили и я тоже. А так я верил.

– Верил он, – скептически произнёс темноволосый. – Ладно, давай за Гришу. Хорошим он мужиком был. Что-то помирать они стали, фронтовики-то…

– Дак уж лет-то скока прошло. Щас токо тыловики живут.

– Ты на тыловиков-то не гони, – недовольно отозвался старший. – Я всю войну в тылу проработал, хоть и просился на фронт. Да где тебе понять, ты пацаном ещё неразумным бегал. Ты вот лучше скажи, что это за мужики с Гришей пили в последний день?

– Я почём знаю?

– Вот то-то и оно, – поучительно заметил темноволосый, подняв на уровень своего пропитого лица правую руку с выставленным заскорузлым указательным пальцем. – Я думаю, из кагэбэ они.

– Чё ты мелешь?! Из ка-гэ-бэ! – по слогам саркастически произнёс последнее слово молодой.

– А я тебе точно говорю, из кагэбэ, – не унимался старший. – Это они Гришу и повесили, чтобы перестал, наконец, болтать. Зачем им такая правда? У них своя правда, по телевизору которая и в газетах.

– Тише ты! Услышат ещё!

– Кто нас на кладбище услышит? – усмехнулся темноволосый. – Мёртвые токо.

– Мёртвые ничего не слышат, – заметил молодой.

– Э, нет, брат. Всё они слышат и видят. Мы их токо не видим, – возразил темноволосый.

– И то верно, – покладисто согласился младший. – Давай, за Григория Петровича.

Вскоре мужики, прихватив пустую бутылку и два стакана, пошатываясь, пошли к выходу из кладбища.

Наполненный на четверть гранёный стакан с кусочком плавленого сырка сверху стоял возле памятника.

Быстро меняющаяся весенняя погода нагнала тучи, пошёл дождь, вдруг усилившийся, перешедший в грозу…

Я сегодня до зари встану.

По широкому пройду полю…

Что-то с памятью моей стало,

Всё, что было не со мной – помню.

Бьют дождинки по щекам впалым,

Для вселенной двадцать лет – мало,

Даже не был я знаком с парнем,

Обещавшим: «Я вернусь, мама!»

Припев:

А степная трава пахнет горечью,

Молодые ветра зелены.

Просыпаемся мы – и грохочет над полночью

То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны.

Просыпаемся мы – и грохочет над полночью

То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны…

Обещает быть весна долгой,

Ждёт отборного зерна пашня…

И живу я на земле доброй

За себя и за того парня.

Я от тяжести такой горблюсь,

Но иначе жить нельзя, если

Всё зовет меня его голос,

Всё звучит во мне его песня.

Припев:

А степная трава пахнет горечью,

Молодые ветра зелены.

Просыпаемся мы – и грохочет над полночью

То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны.

Просыпаемся мы – и грохочет над полночью

То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны…

Слова: © Р. РождественскогоМузыка: © М. Фрадкина

Эпилог

В 2005 году у входа на кладбище города Слободского установлен памятник Григорию Петровичу Булатову в виде массивной гранитной плиты с высеченными словами: «Знаменосцу Победы».

В год шестидесятипятилетия окончания Великой Отечественной войны на стеле памятника в парке Победы появился барельеф в честь Григория Булатова. По увековечению памяти героя и восстановлению исторической справедливости, в Кировской области при правительстве создан оргкомитет, собравший документальные доказательства о том, что орденом Красного Знамени Булатова наградили не за взятие Рейхстага и водружение Знамени, а за более ранние подвиги.

Все документы отправлены в столицу.