Гроб Сороки

Он выстрелил еще раз. Он попал мне в живот, и я отшатнулся назад, стекло рассекло меня, когда я упал через окно в холодный зимний снег. Я жалобно захрипел, как собака, которую пнули в бок. Я оставил обрез и, крепко сжимая пистолет, потащился прочь. Он не шептал, в нем уже не было нетерпения, но я слышал, как он паникует, скулит, умоляя меня бежать.

Возьми себя в руки, ты не обычный человек. Ты многих убил, и тебе еще многое предстоит сделать. Ты не можешь умереть лицом вниз в снегу, как собака.

Вот только теперь я мог. Это казалось подходящим; моя история закончится, потому что я не подготовился или не думал, что кто-то из моих жертв может быть средством моей цели.

Но вот так оно и было. Я не мог быть убит ружьем; только пуля из пистолета брата могла убить меня.

А у Августа Лэмба был как раз он.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Я не совсем понимал, как мне удалось сбежать. Деревья и снег, казалось, сливались воедино, позади были слышны крики и лай охотничьих собак. Я умирал, моя кровь оставляла за мной длинный след, который остановился только тогда, когда я достиг гребня, возвышающегося над Граверанжем.

Две пули обожгли меня, одна попала в плечо, другая – в живот, чуть ниже ребер. Именно это беспокоило меня больше всего; я был бы мертвецом, если бы мои внутренности кровоточили в моем животе.

Я чувствовал слабость; ноги едва держали меня на ногах, и я больше не чувствовал холода. Мое сердце медленно билось, когда я поднимался последние метры, которые должны были привести к поляне, выходящей на перевал.

Перевал исчез; огромная снежная лавина накрыла горный склон, и мой дилижанс был погребен на половину на этой стороне, одно коричневое колесо торчало из-под снега.

Часть меня надеялась, что он уцелел. Я провел годы с ним и всеми его вещами, украшающими его интерьер. Мой план состоял в том, чтобы запечатать проход после того, как мы убьем троих мужчин, и отрезать любую возможную погоню.

Сказать, что все пошло наперекосяк, было бы преуменьшением, по крайней мере.

Несколько деревьев были вырваны с корнями потоком снега, и я позволил своим ногам ослабеть, когда я был достаточно близко, чтобы мог откинуться назад и удобно отдохнуть, изо всех сил стараясь продолжать дышать и морщиться от боли при этом, обхватив рану в моих кишках. Я хотел закрыть глаза, даже когда пистолет кричал в моей голове, чтобы я не смел спать, чтобы я продолжал идти.

Я долго шёл по тракту, и все, чего я хотел, это убить сукиных детей, которые прикончили меня, и спокойно отдохнуть. Похоже, одна из этих вещей случится со мной раньше, чем другая.

Темнота поглотила меня, и когда я почувствовал запах горелых поленьев и быстрое потрескивание пламени, я был уверен, что попал в тот старый ад, который был приготовлен для меня. Я потянулся за пистолетом и обнаружил, что его нет. Полагаю, это имело смысл; враг не хотел, чтобы я спасся от всех кровавых наслаждений, без сомнения, запланированных для меня.

Затем я почувствовал холод, который проник через мои штаны и ласкал мою кожу. Я открыл затуманенные глаза и увидел только снег, темноту ночи и огонь, горящий рядом со мной.

Мертвый Медведь сидел на бревне напротив меня. Он держал пистолет в руках. Я застонал и протянул к нему дрожащую руку. Мертвый шаман не сделал ни малейшего движения, чтобы отдать его мне, его черные глаза смотрели на меня, как олень, пытающийся дышать после того, как стрела вошла в его шею.

Я напрягся, чтобы повернуть голову, пытаясь подтвердить то, что уже знал. Гроб лежал рядом с погребенной каретой; цепи с него сорвались, и тело моего учителя исчезло. Он был волен скитаться по миру и мстить, без сомнения, начав с меня.

Я усмехнулся и откинулся назад, чтобы посмотреть на звезды.

- Их осталось только трое, учитель. Лучше всего добраться до них, прежде чем они придут, чтобы окончательно отправить вас на другую сторону.

Я не ожидал пощады, поэтому, когда мертвый шаман поднялся, я ожидал увидеть пистолет, направленный мне в голову, или медвежьи челюсти, сжимающие мое лицо, чтобы вырвать из меня жизнь. Я закрыл глаза и стал ждать неизбежного, но оно так и не пришло.

Руки прижались к моей груди, и я почувствовал жжение. Мертвый Медведь пробирался в мои внутренности, и каждое движение его пальцев вызывало волну новой агонии. Это было похоже на раскаленный металл, вдавливающийся в мою плоть. Я завыл в ночи, и Мертвый Медведь откинул голову, чтобы присоединиться ко мне. Где-то внизу, в долине, кормящие матери почувствовали, как холодок пробежал по их позвоночникам, удивляясь, что могло издать такой нечестивый звук.