Гробовщик

Граждане одобрительно закивали. Они явно принимали Балуева за опера по борьбе с организованной преступностью.

— Всех, сынок, выведи на чистую воду! — подмигнула ему какая-то старушенция, и в трамвае сразу же разгорелся политический спор.

Гольдмах сел в машину и около часа плутал по улицам, чтобы обнаружить «хвост». И все больше убеждался, что Таня Семенова в своем предсмертном обращении к нему сгустила краски.

Он приехал к маленькой Наде без предупреждения, потому что не знал ее телефона.

На злосчастном седьмом этаже заглянул в соседний тамбур. Квартира двести семнадцать, как и следовало ожидать, была опечатана.

Надя была уже дома и что-то стряпала на кухне. Она совсем не удивилась.

— Я знала, что вернетесь. Вы забыли пакет.

Она сегодня кокетничала. Играла новую роль.

— Раздевайтесь! Пока не отведаете моих пирогов, никуда не уйдете!

— Вы кого-то ждете? — поинтересовался Миша.

— Кого-то! Вас, дорогой мой!

— Меня? А с чем пироги?

— С яблоками, капустой и мясом. Любите?

— Остаюсь! Остаюсь! — сдался он.

— Вы ведь не женаты — сразу видно, — рассуждала маленькая Надя. — А значит, никто не испечет вам пирожков!

— Вы тоже не замужем, вероятнее всего?

— Разведена.

— Давно?

— Какая разница? Разведена — и точка.

Пакет лежал на трюмо в прихожей. Он вынул открытку в жестяной рамке и повертел ее в руках.

— Что это? — поинтересовалась Надя. — Ваше хобби?

Она стояла у плиты и не могла видеть, что у него в руках. Миша понял, что женщина интересовалась содержимым его пакета.

— Вы часто бывали в Таниной квартире? — спросил он.

— Не часто, но бывала.

— У нее не было подобного увлечения?

— Она бы мне похвасталась. Татьяна любила прихвастнуть.

— Как вы познакомились?

— Много ли надо двум одиноким женщинам, живущим на одном этаже? Мы с ней как-то столкнулись в лифте, и она чуть не умерла от восторга. В тот же день пригласила меня к себе на чай. Я не отказалась. Чувствовала себя в тот день страшно заброшенной.

— Давно вы тут живете?

— Пятый год. Мы разменяли с мужем квартиру в центре.

— Он тоже был артистом?

— Ой, у меня сейчас все сгорит!

Он оценил ее уловку. Ей не хотелось говорить о муже. Да и что он пристал к ее мужу?

После того как она вынула из духовки первую партию пирожков, Гольдмах продолжил допрос:

— А ваши родители, Надя, тоже артисты?

— Циркачи. Видели когда-нибудь цирк лилипутов?

— В детстве.

— Меня тоже готовили в цирк, но я переросла моих родителей. В лилипутки не годилась и на серьезную актрису не тянула. А вот амплуа травести — самое то. Но с годами все трудней играть мальчиков и девочек. Так что впереди — серьезные проблемы. Они уже начались.

— Правда? — удивился Михаил. — Вы ведь, по-моему, народная артистка.

— И что с того? Знаете, сколько народных сейчас нищенствует? Мы стараемся помогать нашим старикам, хотя сами еле выживаем в нынешних условиях. Ой, только не подумайте ничего! — спохватилась Надя. — Я вовсе не предлагаю вам стать меценатом! Просто к слову пришлось!

— Я не такой уж заядлый театрал, чтобы сделаться меценатом, — усмехнулся Гольдмах, — но вас помню. Вы мне даже снились в детстве!

— Спасибо, — процедила она.

Он снова допустил бестактность — подчеркнул разницу в возрасте. Ох и тяжело с актрисами! Вроде делаешь комплимент, а получается все наоборот.

— Скажите, Надя, а кого-нибудь из Таниных друзей или подруг вы видели?

— Был у нее какой-то кавказец. Она описала ему внешность Салмана. — Но, кажется, они давно разбежались. И подруга была. Симпатичная девочка. А вот как звали, не помню. Один раз всего видела. Она приходила с ней в театр. У подруги — сын. Мальчику лет пять-шесть. Странный мальчик. Неразговорчивый. Совсем не похож на мать. Она блондинка, он — черненький.

— У вас, конечно, нет ее адреса?

— Откуда?

— А описать можете?

— Внешность довольно заурядная, — хмыкнула маленькая женщина, забыв, что минуту назад назвала девушку симпатичной. Настроение у Нади менялось молниеносно. — Даже описывать нечего. Глаза, правда, интересные, живые.

— Не густо, — вздохнул Гольдмах.

— А зачем она вам?

— Боюсь, что все это имеет ко мне прямое отношение, — признался он.

— Убийство Тани? Каким образом?

— Она звонила мне вчера утром. Меня не было дома. Запись на автоответчике я прослушал только ночью.

— Господи! — всплеснула крохотными ручками Надя.

— А того кавказца, которого вы мне описывали, на днях застрелили в Москве.

— Это из-за него?

— Если бы знать! Я ни черта не понимаю! Таню я видел раза два-три в жизни, а она мне звонит домой и предупреждает о грозящей опасности! Она утверждала, что за мной следят, но слежки я не обнаружил. Так что со мной небезопасно кушать пирожки, сделал вывод Миша.

— Бросьте вы! — махнула она рукой и принялась доставать из духовки вторую партию. — Сейчас сядем за стол и все хорошенько обсудим.

В комнате ничего не изменилось со вчерашнего дня, только был раздвинут невысокий стол, накрытый белой скатертью, что свидетельствовало о Надином гостеприимстве.

— Сейчас все обсудим, — приговаривала она, выставляя на стол тарелки с пирожками и наливая чай.