Гром

Батбаяр присоединился к группе монгольских цириков, которые окружили китайцев в одном из фортов крепости. Он спешился и теперь вел огонь из-за груды кирпича, служившей ему надежным прикрытием. После продолжительной перестрелки оставшиеся в живых китайцы выбросили белый флаг.

Вдруг Батбаяра кто-то окликнул. Это был цирик из их полка.

— Ты-то мне и нужен, — радостно сказал цирик. — Командир полка Га ранен. Он лежит где-то под стенами крепости. А тут, понимаешь, от командующего прибыл посыльный: всех писарей приказано направить в северный форт. Так что валяй, брат, туда.

Во время боя Батбаяр потерял коня, поэтому однополчанину пришлось подвезти его до указанного в приказе места. Там дожидался чиновник с красным жинсом на шапке. Рядом стояло еще несколько человек, тоже, видимо, писари. Узнав имена вновь прибывших, чиновник сказал:

— Вы должны принять канцелярские и бухгалтерские книги бывших маньчжурских властей. Это приказ заместителя командующего гуна Дамдинсурэна.

Их проводили в большой кирпичный дом, полный дыма: это догорали валявшиеся на полу документы, которые маньчжуры, видимо, решили сжечь перед отступлением. Вместе со всеми Батбаяр принялся подбирать с пола полуобгоревшие бумаги, кое-какие документы вытащил из шкафов и стал пробегать глазами, благо рядом не было никого, кто помешал бы ему. Так, в руки ему попала тщательно скрепленная, увесистая пачка документов, где на маньчжурском и монгольских языках было перечислено несколько сот имен и фамилий монголов, представителей всех сословий, начиная с князей и кончая простолюдинами. Каждое имя сопровождал перечень его родственников и подробная информация о его материальном положении, месте жительства, целях и направлениях поездок, людях, которые его навещали, и прочее. Были тут и «откровения» периодически сменявших друг друга наместников-амбаней.

«Ни на минуту нельзя спускать глаз с этих людей…» — прочел Батбаяр. — «Если даже они спрячутся в нору, как тарбаган, или же подобно грифу взлетят в небеса, они не должны ускользнуть от недремлющего ока владыки нашего…», «Несчастья минуют нас лишь в том случае, если мы, слуги императора, будем помнить о всех неблагонадежных этого края…»

«Нет, — с гневом думал Батбаяр, читая все это, — маньчжурский император и его чиновники не успокоятся, пока не уничтожат нас до последнего…»

В другой пачке документов его внимание привлекло послание драгоценного шанзотбы да-ламы маньчжурскому амбаню в Кобдо.

«Почтительно припадаю… Довожу до Вашего сведения, что некоторые наши нойоны-смутьяны решили в своей политике опираться на русского царя. Среди этих изменников в первую очередь следует назвать цинь-вана Ханддоржа, сайн-нойон-хана Намнансурэна и да-ламу Чимэдцэрэна. Пресечь греховные их деяния мне, чьи средства и власть столь незначительны и скудны, не под силу. Посему докладываю обо всем этом Вам и смею просить о совете и помощи…»

«Выходит, это послание самого да-ламы Билэг-Очира! — стал размышлять Батбаяр. — Вот показать бы это письмо моему господину Намнансурэну-гуаю. А вообще-то, не стоит соваться в эти дела. Все равно все документы попадут к премьер-министру».

Батбаяр положил послание Билэг-очира в общую стопку бумаг и продолжал работу.

Солнце уже клонилось к закату, когда Батбаяр и остальные писари, наполнив документами мешки и взвалив их на спину, вышли наконец из бывшей канцелярии кобдоского амбаня.

Сражение закончилось: власть в городе полностью перешла в руки монголов. Монгольские войска стояли на отдыхе на берегу реки Булган. В эти дни у Батбаяра работы было по горло. Он не только составлял для командующего сводку о потерях в живой силе, лошадях и оружии, но еще и ухаживал за ранеными.

Однажды, когда Батбаяр у своей палатки, прохудившейся во многих местах, копал яму для установки походного котла, к нему, также неожиданно, как и в прошлый раз, подскакал Донров в дэле из дорогой чесучи, на прекрасном иноходце.

— Здорово, Жаворонок! — небрежно бросил он Батбаяру. — Ехал я мимо и думаю, дай навещу приятеля, может, не пристрелили его маньчжуры во время штурма.

Посмеиваясь, Донров слез с коня, туго закрепил поводья на луке седла.

«Что он все рыщет здесь? — думал Батбаяр. — Что замыслил? Ведь этот прохвост сейчас, в военное время, способен на все!»