Гром

Вскоре после приезда в Да хурээ они услышали новость, передававшуюся под большим секретом. Богдо не велел ее разглашать, дабы не сеять смуты в народе. В России, говорят, объявилась так называемая партия красных, свергла с престола хана и образовала новое красное правительство. Это правительство предает огню религиозные святыни, уничтожает богатых и знатных, словом, творит самое мерзостное, сеющее беды и несчастья, самое греховное дело. Русские нойоны говорят, что оно как зараза липнет ко всем, сеет смуту в душе. Слушая это, Батбаяр с волнением думал: «Сбылись, видно, предсказания Тумуржава».

— Что же это такое творится на свете? — сказал Содном. — Куда деваться, если эта зараза перекинется к нам и у нас тоже начнут уничтожать святыни?

На второй день, к вечеру, когда в столицу должна была приехать княгиня Магсар, в чужой коляске возвратился Намнансурэн, усталый, осунувшийся. Торопливо переодевшись, он сел на тюфяк, пригладил волосы и стал пить чай.

«Видно, трудный был у него разговор, до сих пор никак не успокоится», — подумал Батбаяр, заметив, как дрожит чашка в руках хана.

— Госпожа прибыла?

— Нет пока, мой господин.

— Как долго они добираются! Не заболела ли в дороге?

В это время послышался шум и скрип открываемых ворот, видно, приехала княгиня Магсар, но только Батбаяр хотел выйти, как Намнансурэн его окликнул:

— Жаворонок! Подожди! — и, взглянув на тоно юрты, спросил: — Содном здесь?

— Здесь.

— Возьмите двух-трех коней из тех, что пригнали из аймака, и держите наготове где-нибудь в тихом месте. Предстоит одно дело. Только помалкивайте.

Через пять дней, как только перевалило за полночь, Намнансурэн и Батбаяр с заводным конем на поводу выехали со двора. Сопровождать господина должен был Содном, но он простудился, и пришлось ехать Батбаяру. Он слышал, как сказал, прощаясь с женой, Намнансурэн:

— Я скоро вернусь. Приближенным скажи, что я отправился на хурал к богдо. Если же прибудет гонец от богдо, скажи, что я заболел и поехал к источнику Гун-галу лечиться. — Намнансурэн достал из сундука красивый нож в серебряных ножнах с огнивом и протянул Батбаяру.

— Свой оставь. Возьми пока этот. Путнику нужен хороший нож, огниво и кресало. Вообще-то… бери насовсем!

Какой же мужчина откажется от такого подарка.

В непроглядной тьме слышно было лишь, как лаяли собаки. Было неприятно ехать, крадучись, по улицам крепко спавшего Да хурээ. Выстоянные лошади то и дело пугались, вскидывали головы, натягивая поводья.

— Мы едем с тобой на север, вверх по реке Сэлбэ. Там у Шадавлинского монастыря нас будет ждать проводник. Надеюсь, ты не боишься дальней дороги?

Батбаяр не знал, куда и зачем они едут, но смело, как и подобает настоящему мужчине, ответил:

— А чего же бояться?

— Много на свете страшных вещей. А вдруг нас схватят, что станешь делать тогда?

— Драться до последнего.

— Смотри только, не делай глупостей, как тогда по дороге в Петербург, когда человека из вагона высадил. Сначала разберись что к чему. Будут допрашивать, не сболтни лишнего. Говори одно: сопровождаешь, мол, своего господина, торговца скотом.

— Слушаюсь, светлейший! Да придаст мне силы ваша милость!

— Да что моя милость. Смилостивилось бы небо над нашим народом.

Поднимаясь вдоль берега вверх по течению Сэлбэ, они на рассвете въехали в Шадавлинскую падь, где их ждал какой-то человек на лошади. Обменявшись приветствиями, они все втроем отправились дальше. Восход солнца застал их на перевале Гунт. Спешившись, чтобы дать отдохнуть лошадям, они устроились в тени дерева и закурили. Батбаяр разглядел наконец проводника. Это был мужчина средних лет: узкое, с острым подбородком лицо — темное, почти черное. Усы начисто выщипаны, возле уха крупная родинка. Не походил он ни на простолюдина, ни на ламу. Господин называл его Цэнджавом и обсуждал с ним дела. Видно, давно знал его. Проводник, в свою очередь, с уважением относился к Намнансурэну.

— Скажите, почтенный нойон, не пристукнут нас в России красные, приняв за белых, или белые, приняв за красных? — улыбаясь, спросил Цэнджав.

— Нас не примут ни за красных, ни за белых — разве только за синих, если в России будет такой же холод, как у нас, — пошутил хан. — И тем и другим сейчас нужно мясо, поэтому будем по дороге заключать торговые сделки. А уж если суждено умереть, то умрем. Только не надо трястись от страха, заставлять свою душу умирать дважды. — Намнансурэн сел на коня. — Чем больше почестей, тем труднее таскать свое брюхо. В свое время я перелетал на коне и горы и долины, — сказал Намнансурэн, поглаживая живот.

Только сейчас Батбаяр понял, что они едут к тем самым красным, которые свергли своего хана и побросали богов в огонь. По пути горы и реки перемежались лесами, неяркие лучи весеннего солнца пригревали спину. Иногда они заезжали в аил попить горячего чаю или переночевать, но чаще, пустив коней пастись, лежали на траве, утоляя голод вареным мясом, которое везли с собой в тороках.

Цэнджав был человек бывалый. Трудно сказать, где он встретился и как подружился с Намнансурэном, но роднило их одно — тревога за судьбу родины.