Гром

На шапке инспектора блестел желтоватый значок, белизной сверкали перчатки, на новеньких узконосых сапогах мелодично позвякивали шпоры. Важно расхаживая среди пленных, белый офицер, заметив непорядок, так грозно кричал, словно готов был немедля снять с провинившихся головы.

Когда офицер, выпятив грудь, проходил мимо, Батбаяру показалось, что он уже где-то видел его.

Но где? Может быть, в гостинице «Гранд-отель» в Петербурге? Или во время прогулки русского посла в Хандгайт? Не из тех ли он господ, которые восхищались Даваху, когда она танцевала? Батбаяр еще раз внимательно взглянул на офицера. Лицо и в самом деле очень знакомое.

— Где же все-таки я мог его видеть? В Петербурге? В Да хурээ? В Иркутске? На границе в таможне?.. Нет-нет, — шептал он, не сводя глаз с офицера, а сам делал вид, что продолжает буравить брусья.

Офицер вглядывался в каждого пленного, словно искал потерянную овцу или выбраковывал стадо. Подошел он и к Батбаяру. Тот не успел отвернуться, и пронзительный взгляд, скользнув по его лицу, ожег словно пламенем. Батбаяр невольно попятился. Офицер остановился. Наверное, внимание его привлекли шрамы на лице Батбаяра, он что-то заподозрил и оглядел пленного с ног до головы. Затем спросил о чем-то у сопровождавших его нойонов; те удивленно переглянулись, замялись и позвали переводчика.

— Господин капитан спрашивает, кто ты и откуда?

Батбаяр замялся, не зная, что ответить. Инспектор нахмурил брови, звякнул шпорой.

— Что молчишь? Или забыл, откуда родом? — перевел толмач его вопрос.

— Я из хошуна сайн-нойон-хана, жил в верховьях реки Орхон.

— А как сюда попал? Может, ты конокрад? Или беглый политический? А может, охотишься за чужими женами? — тыкая пальцем в грудь Батбаяра, спросил офицер и громко захохотал, видно, очень довольный собственным остроумием. Батбаяру стало не по себе, и он уклончиво ответил:

— Я перегонял коров русского купца и остался, не смог перейти границу.

Капитан, грызя ноготь, краем глаза наблюдал за Батбаяром, потом приказал записать что-то одному из сопровождавших его офицеров и направился дальше.

— Что он сказал? — спросил Батбаяр у бурята, знавшего русский язык, когда офицеры ушли.

— Приказал доставить в первое отделение. Сам, говорит, допрошу Что-то он мне подозрительным показался. Что теперь с тобой будет, один бог ведает, — сказал бурят.

Пораженный Батбаяр посмотрел вслед инспектору «Я встречался с ним в Петербурге. Точно, он! Не может быть двух так похожих друг на друга людей. Помню, он точно так же подкручивал усы и тыкал в грудь пальцем при разговоре. Только сейчас лицо у него обветренное, красное, да ногти грызть стал… Это он тогда, в Петербурге, сказал: «Какой станет ваша страна, может решить только сам народ. Я думаю, что у нас в России скоро произойдут важные перемены…» Кем же он стал? Мне казалось, что он должен быть на стороне красных, А эти бандиты никак не могут быть красными. Они говорили, что ненавидят красных лютой ненавистью и готовы уничтожить любого, кто перейдет на их сторону. Почему же он стал белым офицером? Ведь он, кажется, был другом Бавгайжава. Хотел, чтобы свергли царя. В чем же дело? Может, это не он? Узнал он меня или не узнал? Я ведь упомянул имя сайн-нойон-хана нарочно, потому что он ездил в Россию. Разглядывал он меня пристально, значит, узнал. А зачем приказал доставить в какое-то первое отделение? Чтобы после допроса немедленно расстрелять? Что же делать? Бежать или ждать? Эх, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Подожду!»

После приезда инспектора в лагере атамана Сухарева стало еще оживленнее, офицеры ходили подтянутые, веселые. «Что сулит мне этот допрос, счастье или беду?» — думал Батбаяр. А пленные шептались:

— Инспектор страсть как суров. Чуть что, хватается за пистолет, орет: «У тебя на роже написано, кто ты такой. В это трудное для страны время, когда идет борьба между силами зла и добра, каждый, кто исповедует желтую веру, должен честно служить своему богдыхану, насмерть биться с красными, забывшими и бога, и совесть, и добродетель. Нет обязанности более святой, чем отдать все силы на уничтожение красной опасности». Скажет так, а потом объявляет, что ты мобилизован в белую армию. Русских, что пригнали сюда, очень сурово допрашивает. Кричит: «Ты разносчик красной заразы», но в солдаты почему-то их не берет.

— Этот нойон объявил, что если монголы пойдут в солдаты, им будут платить по тридцать янчанов в месяц.

— Атаман, видно, скоро поведет солдат на север. В Россию, воевать… Инспектор говорил, что барон Унгерн обещал сбросить так называемое «красное правительство» России, ударить по нему с востока, и сказал, что все обязаны в это верить. Еще инспектор приказал прекратить попойки и не бегать за девками, а также проявлять больше усердия на учениях. Потому что борьба — это не забава. Ее ведут ради спасения мира от «красной заразы»… Скоро начнут воевать, и если мы впутаемся в эту войну, белые будут нас гнать впереди вроде щита.