Гром

Хрустальной глыбой сверкает глава седого Хайрхана.
Плещется бескрайний океан.
Ласково и щедро ясное небо.
Завещанная матерями и отцами
Счастливая, прекрасная страна,
Родные, милые сердцу просторы!

Лотосы распускают свои лепестки,
Гогочут, собираясь в стаи, гуси.
Спокойно спят лебеди, спрятав головы под крылья.
Места, так полюбившиеся моему заботливому господину,
Прекрасные, родные мои места, —
Им принадлежит моя душа. —

тихим голосом прочел он, вздохнул:

— Мой господин, дальше не могу. Может быть, вы позволите прочесть магтаал другого человека, воспевающего родные места, — с поклоном спросил Дагвадоной.

Райские кущи
Качают ветвями,
Ждут и зовут их
К себе.
       Бойкий родник
       Журчит особенно звонко,
       Приветствуя приход
       Великих мужей.
Птицы щебечут
Необычно звонко.
Все выше и выше
Воспаряет моя душа… —

прочитал он. Намнансурэн слушал, закрыв глаза.

— Кажется, эту песню пьяный хутухта когда-то спел, — улыбнулся он.

— Верно. Понравилось вам?

— Хутухта, и пить умея, и петь, познал горечь разлуки и радость любви — многое довелось ему пережить… Да. Равджа[32] считал, что нет в мире страны лучше Родины. Он понимал, что все наше — здесь. Оттого и сказать так сумел, — произнес Намнансурэн и пошел к берегу озера, погрузившись в раздумья. Никто не знал, что так терзало его душу. Возвращаясь, хан заметил Батбаяра, подошел к нему и сказал:

— Прочти и ты какой-нибудь магтаал.

Батбаяр встал, огляделся вокруг и, набрав побольше воздуха, единым духом выпалил только что сложившиеся у него строки:

Древний и легендарный
Седой старик Хангай.
Эти места стали колыбелью
Для многих из нас.
Небесно-чистые источники,
Глубокие синие озера,
Украсившие мир,
Вспоили множество людей.
Ласковый, спокойный,
Как лебедь, плывущий по воде,
Как застывший в горах олень,
Мой господин
Будет ли милостив ко мне?

Хан удивился и, смеясь, попросил:

— Ну-ка, повтори еще раз.

Подошли остальные. Юноша хотел было повторить, но не смог, запнулся. Он и сам не понимал, как вдруг на ум ему пришли такие слова.

— Аюур-гуай, вы слышали?

— Да, мой господин, — поклонился Аюур. — Наш Жаворонок, сколько ни объезжал диких лошадей, ни разу из седла не вылетел, — похвалил он батрака, а про себя подумал: «Вот вырастил голодранца на свою голову. И зачем только жена прислала его сюда».

— Значит, расписаться можешь? — спросил Намнансурэн, кладя руку на плечо юноше. — Осенью отправите его в хозяйственное управление аймака, в школу. Заботу о его матери возьмете на себя и его будете время от времени снабжать едой. Не возражаете, надеюсь?

— Слушаюсь! Да исполнится ваша воля! — Аюур вздохнул и поклон ился до самой земли. Дагвадоной исподлобья смотрел на юношу.

— Прилежно учись, времени попусту не теряй. «Говорить правду в лицо — признак честности; думать, вникая во все тонкости — признак ясного ума», — так говорил Равджа.

— Ну что, кумыс все пили? Двинемся дальше? — спросил Намнансурэн. Все сели на коней и, обогнув озеро Бугат, погнали их рысью, чтобы до ночи успеть к озеру Ширэт.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ПОЖАР В НЕБЕ

— Я в школу поеду, — закричал Батбаяр, осаживая у юрты свою взмыленную лошадь. Новость мгновенно облетела обитателей аила. На новость каждый откликнулся, но сказал овеем не то, что думал.

— Так и быть, сынок. Учись, пока я жива. Э-э, сто лет тебе жизни, — сказала Гэрэл, а сама подумала: «Бедный мой, маленький мальчик, будь на то моя воля, ни на шаг от себя не отпустила бы. Как ты там без меня жить будешь? Наголодаешься». Она смотрела на сына с улыбкой, а сама украдкой смахивала непрошеные слезы.

Лхама едва дождалась вечера.

— Когда же ты вернешься? Отец ведь к тебе не отпустит, — говорила она, чуть не плача, прижимаясь к его широкой груди. Мысли же у нее были совсем иные. «Теперь жена бойды уже не сможет таскать тебя за собой, куда вздумается, ни на моленья, ни в гости».