Гром

— Э-э, несчастный! Это ли не мука! Снимите с него оковы. И спрашивает тюремщиков: вы кормите тавнана супом, поите чаем? И не дожидаясь ответа, приказывает: бегите к моей жене, скажите, что я велел приготовить супу, и немедля возвращайтесь. — Затем снова обращается к Балбару. — Бедный мой, бедный. Присаживайтесь. Как они вас искалечили! А я знать об этом не знал. Мы ведь с вами и горе делили, и радость. Оплошали вы. Ну да что теперь говорить. Таиться вам незачем. Ваши проклятия найдены. Так стоит ли мучаться, — и подает «Конченному» чашку чая. А у самого скорбь на лице. — Нет, говорит, ничего печальнее, чем падение одного из твоих соратников. Ох как тяжко мне допрашивать вас. Но ничего не поделаешь. Порядок есть порядок, и не мне его нарушать… Подает Балбару суп а сам спрашивает: «Нет ли у вас, тавнан, ко мне какой нибудь просьбы? Тут «Конченный» не выдержал, прослезился и назвал имена Гэмбэла и Цогтдарь. Об этом рассказали Батбаяру писари.

«Умен залан. Вот и верь после этого пословице: «нет никого глупее простолюдина», — подумал юноша с невольным почтением к ханскому учителю.

Вскоре пошли слухи о том, что Гэмбэл схвачен, во всем признался и показал, где зарыты проклятья.

В монастыре отслужили службу и совершили обряд очищения. Писарь, который был на допросе Гэмбэла, рассказал:

— Приготовленный Балбаром яд нашли и в юрте Гэмбэла. Дали его собаке лизнуть, так она подскочила и тут же подохла. Гэмбэл показал, что этот яд они собирались подсыпать в пищу Розовому нойону на пиру когда тот вернется из Да хурээ.

«Просто так брат не убьет брата! Значит, были какие-то обстоятельства, мешающие им жить на одной земле. Но какие?» — юноша терялся в догадках.

— Как поступил бы сам хан, будь он здесь? — вслух размышляли одни.

— А дозволил бы Розовый нойон с такой жестокостью расправиться с его родственником, — сомневались другие.

Пересказывали слова Дагвадоноя:

— До поры до времени хан не должен знать, что младший брат собирался убить своего старшего брата. Это дело особой важности, в нем замешано немало людей.

Солнце еще припекало по-летнему, но желтела трава, все хмельнее становился кумыс, собирались в стаи перелетные птицы. В один из таких жарких осенних дней в полутора десятках юрт аймачной канцелярии поднялся переполох.

Мэйрэн, сидевший в канцелярии, увидел, что к дверям главного орго подкатила двуколка с зеленым шелковым верхом, в сопровождении четырех всадников. Мэйрэн надел шапку с жинсом и, прихватив десяток стражников, отправился навстречу.

Из коляски вышел князь, стройный, высокий, в полном парадном одеянии; белолицый, со спокойным, мягким взглядом, он очень походил на хана. За ним с трудом вылезла сильно располневшая, с огромным вислым брюхом, седая женщина в парчовом хантазе поверх оранжевого шелкового дэла.

Князь, увидев, что подошедший к ним чиновник протягивает хадак, вывернутый наизнанку, переменился в лице, куда девалась его величавость! Два стражника подскочили к нему и сноровисто скрутили руки хадаком. Гун не сопротивлялся, только взглянул на мать.

— Вы не имеете права трогать его! — багровея, крикнула толстая авхай. — Сам император пожаловал ему звание гуна.

— Вяжите эту… — гордо подбоченясь, рявкнул мэйрэн. Стражники завели Мудрейшей руки за спину и связали. Авхай задыхалась от гнева.

— Мне сказали, что Намнансурэн хотел нас видеть. Где же он? Обманули, ландарамы!́[34] — в глазах авхай горела злоба.

— Кто ландарам — нам известно. И не вопи у входа в канцелярию хана, — заорал в ответ мэйрэн.

— Где ваш хан? Пусть выйдет. Я хочу встретиться с ним! — продолжала кричать авхай.

— А как ты посмотришь ему в глаза? — спросил мэйрэн. Мудрейшая не нашлась, что ответить, только открыла рот. Гнев ее поутих.

— Шапку гуна отнесите в орго. Этих увести. Посадить в разные ямы, — приказал мэйрэн тюремщикам. Один из телохранителей метнулся к гуну, сорвал с него бархатную шапку с коралловым жинсом и павлиньим пером, и Батбаяру показалось, будто с вершины высокого зеленого кедра сорвали и сбросили вниз единственную шишку. Большие глаза гуна под густыми бровями забегали, влажно блеснули. Он стоял не двигаясь, с таким видом, словно просил пощады. Толстая авхай посмотрела ему в глаза:

— Сын мой, помни, чье имя ты носишь, не унижайся, не преклоняй колен перед ними. Придет время, и мы встретимся с Улясутайским амбанем, — сказала она и пошла к тюремному хашану.

Гун заплетающимися ногами шел за ней. Батбаяр видел, как с молодого князя с красивым гордым лицом сорвали шапку с жинсом, но жалости к нему почему-то не испытывал. Заметив стоявшего неподалеку Соднома, побежал к нему.

— Ну что, «Конченных» видел? — спросил Содном.

— Видел. А кто это?

— Как кто? Младший брат хана — гун Ринчинсаш и его мать — Цогтдарь авхай.

— Что они сделали?

— Эта авхай несколько лет тайно готовила убийство нашего господина, чтобы вместо него ханом сделать гуна.

— Ну и дела! А зачем их сюда привезли?

Содном отошел в сторонку и сел на траву.