Гром

— Тут все не так просто. К ним послали человека сообщить, что хан вернулся из Да хурээ и хочет видеть их по срочному делу. Если бы попытались арестовать их дома, могли возникнуть осложнения — стоило им только кликнуть холопов. А главное — остерегались побега. Если бы они добрались до Пекина или к Улясутайскому амбаню и представили дело так, что наш хан ни во что не ставит указы императора Поднебесной — маньчжурского хана, вынашивает противные его воле замыслы, а они решили принять меры к его усмирению, не поздоровилось бы ни хану нашему, ни чиновникам, ни всему аймаку. Наш Смурый это учел и посоветовал чиновникам привезти их сюда.

— А почему они поднесли ему хадак, вывернутый наизнанку, и этим хадаком его связали? — не отставал Батбаяр.

— Как же иначе? Ринчинсаш — гун. Его мать — младшая жена хана Тогс-Очира. К ней никто, кроме чиновников хана, не смеет прикасаться да и то с положенными почестями, — объяснил Содном.

«Просто удивительно, как наши вельможи губят друг друга. С оказанием положенных почестей! Воистину пожар в небе! Какая странная и страшная судьба! Как ни прячь рог в мешок, а все равно торчать будет», — думал Батбаяр.

Через несколько дней он узнал, что толстая авхай в заключении сильно исхудала. Отказывается от пищи, которую ей приносят.

— Показывает толстое золотое кольцо на пальце и говорит: «Если принесете две-три чашки простокваши из овечьего молока, это кольцо ваше», — рассказывали тюремщики.

— Как же это? — изумился Батбаяр. — Я слышал, что, если в сыром, холодном месте поесть простокваши из овечьего молока, живо на тот свет угодишь.

Несколько дней подряд в монастыре не утихали барабаны, звенели литавры. Из разных мест привозили проклятия, зарытые Балбаром, и в каждом храме служили молебен, чтобы отвести вызванные ими бедствия и напасти. Делали человечков из теста, сажали в железные котлы и выносили на четыре стороны света, после чего совершали обряд изгнания нечистой силы, разводили костер, его черный дым поднимался до самого неба, стреляли из ружей. Батбаяр с интересом наблюдал за всем этим, только не понимал, какие собственно «бедствия и напасти» надо отвести и каким образом. В это время поползли разные слухи. Будто по реке Чулутайн ходит железный бык, навьюченный железной ступой, пестиком, топором и пилой. Волк о двух головах ехал по гребню Арц богдо на антилопе, а сам качался будто пьяный. Лежал на берегу реки Онги зверь — не собака, не жеребенок, копыта чугунные, морда медная, длиной больше локтя, сам весь мокрый, а как только начался обряд изгнания нечистой силы, превратился в кучу горелой шерсти. Кто и когда это видел — неизвестно, но люди жили в постоянном страхе, стали подозрительны. В народе говорили, что все это «ожившие проклятия» Балбара. Чиновники в сопровождении стражников и лам разъехались в разные стороны, чтобы расспросить людей, и канцелярия опустела. Однажды чиновник, оставшийся в канцелярском орго, позвал Соднома и Батбаяра, велел им снарядиться и немедля привезти жену гуна Ринчинсаша. На Соднома выбор пал потому, что он несколько раз сопровождал туда господина и знал тамошних жителей.

Ехали, ведя на поводу заводных лошадей: до Онцын сужи, где в это время была ставка гуна Ринчинсаша, путь был неблизкий. Если попадался аил, заезжали выпить чашку густого, пенистого кумыса и скакали дальше. Батбаяр блаженствовал: мчаться, пригибаясь к гриве коня — это ли не наслаждение для мужчины! В приподнятом настроении был и Содном. От нескольких глотков молочной водки, которой угощали в аилах, он слегка захмелел и говорил без умолку.

Возле колодца уртона Хар нудэн сделали привал — напоили лошадей, порыжевших от пыли, прилегли на лужайке отдохнуть. Пока отдыхали, Содном рассказал Батбаяру историю, однажды случившуюся в этих местах.

— Был я тогда моложе тебя, а на этот уртон приехал по чрезвычайно важному делу. В то время в степи Хар нудэн было очень много лошадей. Я приехал и все табуны угнал к реке Аргуйн.

— Зачем же вам было гнать отсюда чужих лошадей?

— Случилось это весной в год синего дракона[35]. В Да хурээ ждали Далай-ламу. Народу собралось видимо-невидимо. Толпа даже ночью не расходилась. Пошел тогда всего восьмой год с той поры, как наш Розовый нойон стал ханом. Да и Смурый был помоложе. Ну так вот, вызвали меня как-то в канцелярию и сказали: «Будешь сопровождать Дагдан тайджи. Скакать вам без отдыха, днем и ночью, пока не доберетесь до уртона Хар нудэн. Всех, кто живет при этом и в четырех следующих за ним уртонах, заставите откочевать. Если где-то людей окажется мало и они не смогут откочевать, сделаете так, чтобы рядом с уртоном не осталось ни одной лошади, верблюда или быка, а в юртах ни одного мужчины. Оставшимся втолкуйте, чтобы князю, который поедет из Пекина, говорили одно и то же: «Скот потеряли во время бури, разразившейся накануне, и мужчины отправились на поиски». Хорошо бы еще разбросать останки павшего скота вдоль дороги, по которой тот нойон поедет.