Гром и Молния

Фух, полегчало.

Наконец-то. Я думал, я не доживу.

Она зарывается пальчиками мне в волосы, а её язычок пугается меня и мельтешит. С удовольствием нахожу его, ловлю и ласкаю, успокаиваю. Внедряюсь и присасываюсь. Во всём теле включается зажигание, и погнали возбуждённую, взмученную кровь по венам.

Однако, нам нужен воздух, поэтому я отрываюсь, наклоняюсь ещё ниже и целую нежную шейку с прозрачной кожей. Лиза запрокидывает голову, открывая мне доступ.

А запах!

Святые угодники!

Стартует температура в паху и рвёт градусник вверх. И не только градусник, кстати. Член своё дело знает тонко и растёт, как на дрожжах. Разворачиваюсь и упираюсь стояком Лизе в бок, и она делает еле уловимое движение навстречу.

Мои сердце и яйца чувствуют приближение полного фарша и отвала башки. Отвечаю.

Лифт встаёт на шестом этаже, и мы вываливаемся из него, не в силах оторваться друг от друга.

Но тут надо сказать ещё кое что. За прошедшие с Нового года почти два месяца этот мир очень сильно изменился. Его практически не узнать. А именно — у нас в квартире поселился житель Ада. Его исчадие, прямое воплощение, сгусток зла, отродье сатаны, кровожадный говнюк и ходячее несчастье. Из непонятно каких соображений, и хрен его знает женской ли логики или логики дьявола, но Настька назвала его Эскобар. Лично я сразу вспомнил наркобарона, а вы? Не знаю, что уж я такого сделал Лёвычу дерьмового, вроде бы баб не уводил и шаурму не отбирал, но он явно перешел на сторону зла. Какими такими печеньками его туда заманили, я ХэЗэ.

Когда открываю квартиру, говнюк уже вовсю скулит и скребётся в дверь зала. После того, как он съел в прихожей материн сапог, а у Наськи в комнате — её зарядку от айфона, мы стали закрывать его в зале, убрав ковёр и набросав ему там кучу игрушек.

Воет, надрывается, думает, я его выгуливать кинусь. Угу, сейчас, всё брошу.

Под его скулёж, к которому Лиза уже тоже привыкла, прижимаю её к только что закрытой двери и впиваюсь поцелуем опять. Лезу руками под кофточку и лифчик. Сейчас. Вот-вот, сейчас-сейчас.

— Может выгуляем его? — шепчет Лиза.

— Ты шутишь? — отвечаю ей тоном, которым можно ответить только на очень большую глупость. Несусветную.

Почти не отстраняясь друг от друга, скидываем сапоги и бросаем куртки прямо на пол. Когда она спускается с плеч свою, я целую девушку в губки. Когда сбрасываю дублёнку, Лиза лезет мне под свитер и гладит ладошками живот.

Ауч! Они у неё ледяные.

Услышав громкие, грозные звуки, ублюдок из Ада затыкается, а я подталкиваю Лизу к кухне. Очень хочу её на столе. И давненько уже, кстати. Зал сейчас недоступен, эту территорию оккупировало Зло — чем не повод «лишить девственности» обеденный стол, пока это не сделали Лёвыч с Наськой.

На пороге кухни стаскиваю с Лизы через голову её кофточку и с себя свитер. На пол их. Всё — на пол. Лихорадочно поцеловывая её губки, расстёгиваю ей лифчик, снимаю, и он сам выпадает у меня из рук.

Потому что замечаю на обеденном столе непонятный мне натюрморт. Чуть сбоку стоит чашка, в ней, кажется, кусок мяса, а перед этим всем — листок бумаги.

Подталкиваю Лизу спиной дальше, расстёгиваю её джинсы, а она сражается с пуговицей на моих.

Заглядываю в листок.

«Никита!!!

Если не починишь мясорубку или не перемелешь это на механической, будешь пережёвывать фарш челюстями. Мама».

Вы это три восклицательных знака видели? Вот так и живу.

Сдёргиваю с Лизы джинсы вниз вместе с трусиками, она выходит из них ножками и остаётся в одних носочках. Это так мило смотрится — сожрал бы. Кое-как стаскиваю брюки с себя, запутавшись в штанине, и сбрасываю её с ноги, как иногда вцепившегося посланника Ада. Он любит закусить ткань зубами и кататься по полу за мной по всей квартире.

Милостивый боже, какая же Лиза сладкая и опупенная. Такая маленькая, нежная, хрупкая, мягкая, нежная и шелковистая, как кошечка. Она легко отключает у меня в голове всё постороннее, и когда она рядом посторонним становится всё. С головой отключившись от окружающего, прижимаю к себе и легко подсаживаю на стол.

Моё зрение становится патологически острым, и я как под лупой вижу её прозрачную, нежную кожу на лице, венку у виска, крошечный прыщик сбоку от носика. Мы уже два месяца как близки, но когда она передо мной голая, на её щёчках каждый раз появляется неизменные пятна лихорадочного смущения. И желания.

Тащусь от её запястий. Они такие тонкие и хрупкие, от них мозги плывут, как электролит из старого аккумулятора. На мгновение обхватываю их и сжимаю. Не сильно, чувствуя, что могу ещё сильней, и вплоть до того, чтобы сломать в кулаке, как тонкую ветку. Как ту ручку когда-то, помните?