Гром и Молния

Господи, если б вы только знали, какой он страшный вблизи. Это не описать словами. Нет, чисто внешне он вполне даже смазливый, можно даже сказать, красавчик. Но и на лекциях, когда он мимо-то проходит, я всегда дыхание задерживаю, чтобы не дунуть в его сторону, а тут так и подавно покрылась холодным потом вся до кончиков пальцев. Страшно — жуть!

Но не могу же я ему это показать, правильно ведь? К тому же, я его не трогала, он мне не нужен, пусть идёт своей дорогой.

— Паучки в городе? — Смотрит в глаза, как будто в микроскоп на козявку какую-нибудь. — Кто такая?

— А тебе какой дело? Уйди с дороги. Мне нужно вон с тем уродом поговорить. — Киваю на Лазарева и отворачиваюсь к стене.

— Лиза, не надо, — жалобно пищит сзади Натали.

— Нет, ну кто-то же должен ему… его… расцарапать. Он, что так и будет? — Чуть поворачиваюсь в её сторону, но так, чтобы не отрывать подошвы от пола. Ни шагу назад!

Подруга ничего не говорит, поэтому я возвращаюсь в своё положение и совсем уж отключив мозги — а куда деваться — вскидываю на Найка голову.

— Рассосался быстро! — деру вверх подбородок и пытаюсь разговаривать на его языке. Я слышала, как они такое говорят с мальчишками и запомнила. У этих парней вообще как-то странно — чем больше он знает всяких словечек и сленга, тем он как бы круче. Как-то глупо всё это, правда ведь?

Но с волками жить — по волчьи выть. Поэтому, вот так.

Громов склоняет голову на бок и смотрит на меня, как собака, которая что-то изучает и очень этим заинтересована.

— Прикольный паучок. — Рассматривает почему-то мои старые, драные кроссовки. Пусть смотрит. Мне ни капельки не стыдно. Я и в старых кроссах хорошо бегаю.

— Трахнуть тебя, что ли. — Кривит Найк в сторону рот и вытирает его уголок подушечкой большого пальца.

Не поверите, у него даже палец этот какой-то угрожающий. Сильный такой, мозолистый, грубый — фу, ужас.

Но глаза боятся, а мой рот уже не заткнуть.

— Себя трахни, озабоченный. — Чтобы хоть как-то закрыться от него, скрещиваю руки на груди.

— Найк, ты серьёзно? — Высовывается из-за плеча Громова Лазарев. — Да посмотри ты на неё! Она же ещё не знает, откуда дети берутся.

— Сейчас объясню.

И тут происходит то, чего я не поняла, как оно так получилось, потому что оно как-то так, знаете, мгновенно. Схватив мои руки и прижав их к моему телу ещё сильнее, Громов рвётся ко мне лицом, и не успеваю я опомниться, впивается мне в рот поцелуем.

Тут надо сразу сказать, что целовалась я в своей жизни только один раз. Чисто из любопытства. С одним моим одноклассником, но только уже после выпускного. Вернее, почти на самом выпускном, ну да неважно.

И вот губы Громова присасываются к моим. В первые мгновения я каменею и перестаю дышать, и шевелиться, и вообще много чего ещё перестаю. Но когда прихожу в себя, то сразу пытаюсь выдернуть руки. Но какой-там. Меня, будто бочку, окольцевали стальным обручем. Намертво. Начинаю извиваться и выкручиваться в его лапищах, как червяк, но и это не помогает.

— Пусти её! Пусти, слышишь? — где-то недалеко пищит Натали.

И тут я вспоминаю, что можно ведь кусаться. Разжимаю зубы, и Найк сразу же врывается в меня языком. Тут же прикусываю его со всей силы и…

— Ауч! Й-йо-п-п…

Есть! Сработало!

Я на свободе, а Громов взвыл от боли.

— Не смей меня трогать своими вонючими губами! — ору как полоумная. — Ты ими сосёшься… — задохнулась, не решаясь называть вещи своими именами. Хотя, чего мне уже терять-то? — Со всякими… — Нет, всё равно не могу.

Но мне действительно противно. Я, вообще-то, брезгливая. У нас в доме четыре женщины, вы себе представьте, какая у нас чистота всегда. Вот я и привыкла грязь обходить десятой дорогой.

Нет, этого Найка по сути я почти не знаю — он живёт и учится в одном мире, я в другом. Тем более, он из первой группы, я — из четвёртой. Но слава бежит впереди него, и поэтому пусть слушает о себе правду.

А в следующее мгновение меня уже мучают догадки, как часто у него бывает такое лицо. Какое? Точно не могу описать, но промелькнуло там что-то человеческое, что ли. Видимо, всё-таки сильно я ему язык прикусила, хоть он и пытается бравировать, не показывать. Или хочет дать понять, что не боится боли. Вон как всякие рожицы мелькают на его физиономии одна за другой.

А я? А что я. Не знаю, не могу понять, что со мной, но меня почему-то начинают душить слёзы. Того и гляди зареву тут, как корова. Мне стало так обидно! Почему! Ну почему так?! И Кирюшку ударили, и Натали не смогла за него заступиться, и мне тут этот Громов откуда-то взялся. А так было бы хорошо хоть царапнуть этого Толика, чтобы и у него на физиономии отметина осталась, и уйти победительницами.

— Лиза, идём, — подталкивает меня хромающая Натали. — Идём.

Правильно. Ещё не хватало, чтобы эти уроды увидели и мои слёзы тоже. Резко отворачиваюсь и позволяю себя увести.

— Эх, вы. — Слышу за спиной голос подруги. Это она, наверняка, этим придуркам.

ГЛАВА 4

Видели? Нет, вы это видели?

Не, я не понял, мне, что разозлиться, что ли? А уважать Найка Громова? Не надо, типа, да? Муравьи совсем страх потеряли. Оборзели вконец.