Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

Проект назывался «Лехава» и проходил совместно с ВШЭ и израильским коучем. Участникам программы предстоял курс проектного менеджмента, стажировка в США и разработка-реализация собственного социально значимого проекта. К тому времени у меня долго зрела одна идея, да и опыт в секторе НКО имелся. В общем, я откликнулась на письмо и заполнила анкету. Вскоре меня пригласили на собеседование. Оно проходило в два этапа, и, несмотря на то, что обе собеседницы были суперпозитивными, все же, когда я отвечала на вопросы о себе, я ощутила возвращение ко мне знакомого чувства «общественной стигмы». Когда тебе приходится сомневаться, стоит ли упоминать о том аде, в котором ты живешь, или лучше не стоит. Разве они захотят видеть на своей программе для молодых лидеров женщину, у которой забрали ребенка? Разве им не будет проще сразу откреститься от подобных историй? В общем, я старалась улыбаться, чтобы прикрыть свою «стигму», но все равно чувствовала себя носителем вируса боли, которым боялась заразить людей вокруг.

Однако меня никто не спрашивал про похищение Ксюши, а вместо этого просили рассказать об опыте работы в НКО, об уровне владения английским и о мотивации к участию. Затем была озвучена стоимость программы. Пришлось признаться, что данной суммы у меня нет. Через неделю пришел результат, в котором говорилось, что я отобрана на программу и, кроме того, стала единственной, кому выделен грант на обучение. В это было невозможно поверить, ведь я давно не чувствовала себя любимицей фортуны. И хотя плохо представляла себе, как буду совмещать учебу с работой и с судами, все равно радовалась, что в жизни наступает долгожданный поворот.

Первые выездные семинары проходили в Петергофе, в конференц-зале пятизвездочной гостиницы, на берегу живописного озера. В группе было двадцать активных молодых участников. Было очень интересно говорить о карьере, о современной культурной антропологии, о волонтерстве. Участие в «Лехаве» стало для меня глотком свежего воздуха.

Первое время мне было сложно отделаться от страхов и постоянных мыслей о судах и поисках Ксюши. Сказывалась «деформация»: я чувствовала себя белой вороной в компании веселых, беззаботных студентов. Во время ланча или обсуждения проектов я ощущала себя так, словно болела неизлечимой болезнью, которая была начертана на лбу несмываемыми чернилами. Выполняя творческие задания, будь то рисунок или аппликация, я рисовала эту «болезнь», глотая внутренний плач.

Когда наступил день обсуждения проектов, каждый по очереди вставал и делился с присутствующими своими идеями. Наступила моя очередь, и я вышла и рассказала о проблеме семейного киднеппинга в России и об идее создания кризисного центра, который помог бы женщинам, опасающимся захвата ребенка мужем, предоставить укрытие на время семейного конфликта.

Большинство ребят еще даже не состояли в браке и не имели детей и слушали меня молча. Когда я закончила, раздались аплодисменты, и я получила поддержку, которой даже не ожидала. С тех пор я почувствовала себя более уверенно. Мою боль здесь не отвергали, а, наоборот, предлагали свое дружеское участие. Затем я поняла, что многие успешные проекты часто рождаются из боли. Ведь тот ресурс, который в ней заложен, способен сдвинуть горы и является мощнейшим мотиватором изменений.

В середине октября наша группа выехала в Петергоф на очередной семинар. Листая в дороге свежую газету, я набрела на строчки: «Сегодня, 17 октября 1915 года родился известный драматург и прозаик Артур Миллер. Однажды он сказал: “Эпоху можно считать законченной, когда истощились ее основополагающие иллюзии”».

Задумавшись над этими словами, я наблюдала в окно Старый Петергоф. За окном сияла золотая осень, и она очень шла «Северному Версалю». Издалека показался крупнейший собор дореволюционной России, который еще называли «последним великим храмом Великой Империи». Обогнув собор Святых Апостолов Петра и Павла, наш микроавтобус остановился прямо перед стеклянной витриной отеля «Новый Петергоф». Отсюда открывался чудесный вид на Ольгин пруд. Все заспешили внутрь отеля, а я задержалась.

Когда все ребята уже получали ключи от номеров, у меня зазвонил телефон. Судя по номеру, звонок был из Краснодарского края. По голосу я сразу поняла, что это Зоя.

– Я только что получила апелляционное решение суда. – Голос Зои звучал настолько взволнованно, что я остановилась прямо перед крутящимися дверями, невольно заблокировав их движение. – Решение о порядке общения с Ксюшей отменили…

Я автоматически сделала шаг назад, положила перед собой сумку и переспросила:

– Как отменили?

– Нет, ну вот и я не пойму. Читаю новое решение уже полчаса и никак не могу понять, как такое вообще возможно?!

– Что там написано?

– Тут… Ну, что Проценко на кассации начал рассказывать, какая ты плохая мать, как ребенок боится идти к тебе, что суд, приняв решение о вашем общении в Питере, не предусмотрел многих факторов, в частности поликлинику, в которой наблюдается Ксюша, и степень привязанности к каждому из родителей…