Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

Для Риты, кажется, не существовало таких вопросов, которые она не могла бы решить. К тому же у нее была «чуйка» на жуликов и проходимцев. Когда звонки наконец прекратились, я рассказала Рите о том, что произошло в последнее время – о сломанном пальце, судебном приговоре, поездке в Широкую Балку. Она слушала, не отвлекаясь от домашних дел, и затем резюмировала:

– Поговорю завтра кое с кем. Посмотрим…

Я валилась с ног от усталости. Рита проводила меня в спальню на втором этаже. Весь следующий день я отсыпалась, не выходя из дома. Когда наступил понедельник, пришлось вернуться к прежним походам по известным маршрутам: опека – прокуратура – милиция. Только теперь я обращалась с новым заявлением, в котором писала: «В силу имеющихся сомнений в безопасности и сохранности Ксюши, прошу содействовать моей встрече с ребенком». К заявлениям прилагались ксерокопии фрагментов московской экспертизы, где, словно высвеченное сигнальной ракетой, значилось: «…нарушения психики в большей степени вероятности вызваны неизвестными факторами в семье отца и бабушки».

Обойдя инстанции, я пешком возвращалась домой.

Снова и снова я прокручивала в памяти ту встречу с Ксюшей. Я не должна была никого слушать и выпускать ее из рук… С тех пор я старалась избегать маленьких детей, потому что не могла спокойно слышать детские голоса и детский смех. «Флешбеки» из прошлого напоминали о жизни, в которой Ксюша еще была со мной. Мне доставляли страдания даже детские магазины. Я перестала посещать все места, которые помнили нас вместе. Один за другим исключила ее любимые продукты из своего рациона, а затем и вовсе перестала готовить. Я привыкла готовить на всех, а теперь делать это стало просто не для кого. Сама я перебивалась пирожками и супчиками в студенческой столовой на Социалистической улице. Я призналась себе, что целый год поисков и колоссальных усилий по возвращению ребенка, к сожалению, лишь подкосил мое здоровье и при этом ничуть не приблизил меня к дочери.

Но что же делать дальше? Адвокат уже подал кассационную жалобу на приговор суда, дело о пересмотре места жительства Ксюши уже поступило в новороссийский суд из петербургского и, конечно же, попало на стол к судье Ивановой! То есть Иванова должна была рассматривать дело об изменении собственного решения – что являлось не чем иным, как насмешкой над правосудием. На заявленный мной отвод судье, а также многочисленные жалобы на судью Иванову в ВККС и председателю Октябрьского суда были даны лишь отписки. Зато когда адвокат Проценко ходатайствовала о приостановке дела по пересмотру места жительства Ксюши до вынесения мне окончательного приговора по уголовному делу, судья Иванова тут же «заморозила» иск, беспощадно увеличивая срок моей разлуки с дочерью.

Пришлось остаться в Новороссийске на неопределенное время, и надо было скорее провести уголовную апелляцию, чтобы возобновить гражданский процесс, хотя надежды на правосудие, пока оно находилось в руках судьи Ивановой, было совсем немного.

Рита встретила меня дома и протянула руку надежды.

– Нам помогут выйти на начальника, – встревоженно объявила она.

На следующий день мы вместе отправились на встречу в Центральный отдел милиции, в котором мне уже приходилось не раз бывать до этого. Милиционер по имени Леонид сначала поговорил с Ритой, затем принял меня у себя в кабинете, где с полчаса задавал вопросы, прикидывая, кому верить: слухам обо мне как о «наркоманке, проститутке, бросившей свою дочь» или старой подруге Рите, которая всегда безошибочно разбиралась в людях.

Видимо, наконец, определившись на мой счет, Леонид встал и велел следовать за ним. Он повел меня в кабинет к своему начальнику. Я шла туда скорее по инерции, почти без веры в успех. Начальник, на счастье, оказался не только порядочным, но и недавно разведенным. Видимо, моя тема очень срезонировала с его личной драмой: свидания его с сыном после развода сильно усложнялись отношениями с бывшей супругой. В общем, он крепко взялся за мое дело. Начальника звали Максим Петрович, и его подход к проблеме обнадеживал, даже возникло ощущение, что из этого туннеля все же может быть выход. Привыкнув следовать в поисках правды в Новороссийске на ощупь в беспросветной темноте, я старалась все же не терять веру. И мне вдруг показалось, что вот-вот должен наступить рассвет.