Грот в Ущелье Женщин

– Без нужды чего бы ползал? Пузо там себе пропороть вполне можно. Пятно и есть пятно. Камни, что тебе оленьи рога. Сколько там бредней в войну пооставляли да порвали. Прибегут, бывало, рыбаки и давай чинить-перечинивать. Злые. Ругаются, уши хоть затыкай. Только где в сторонке, где поглубже, где ровнее, опасались рыбалить – жизнь жальче сетей. Ночью оно совсем спокойней. Ночью между ближними и дальними пятнами тралили. Огней только не зажигали. В потемках все. Трубку закурить на палубе – и то не моги. А узнай, попробуй, сколько воеров выпущено. Только ведь как: нужда заставит – сообразишь

Палкой мерили. На воер метки ставили. Он вниз идет, матрос палку к нему прижимает. Прыгнет палка на метке, он считает: раз метка прошла, два метка прошла…

– Самому, Игорь Игоревич, приходилось ночью тралить?

– Не довелось. Я с дедом Савелием все. Он вроде бы за главного чинильщика сеток вначале был, потом плюнул. Деды, говорит, наши треску в Колу и Архангельск полными карбасами отвозили и все – крючками. На шнеке, говорит, к тому же без всякого огляда можно за островами, на первом пятне, таскать треску да пикшу. Как ушкуйники таскали. Шнек, сказывал, огорим колхозом, ярус сообразим. А как сообразишь? Все крючки в магазине взяли, из домов притащили – половины нет. Дед Савелий сам точил. Мы тоже точили. Десять тысяч надо. Больше даже. Ярус сработали на шесть тысяч петлей. Верст пять, значит. Больше не могли. – Вдруг Игорь Игоревич спросил меня удивленно: – Не интересно тебе, да?

– Отчего же? Очень даже интересно.

– Почему тогда не спросишь, что такое шнек, что ярус? Все спрашивали.

Я пожал плечами. С таким же основанием Игорь Игоревич мог бы поинтересоваться, отчего не спрашиваю я, кто такие ушкуйники, которые за островами на банках ловили треску, что такое голомяннее, что за петля, на которую пошло целых шесть тысяч, что этот самый ярус; но сколько раз я уже попадал впросак, видел едва скрываемую ухмылку, недоумение, вот и не решался выяснять непонятное по ходу рассказа. Да и стройность рассказа часто прерывать не хотелось. Потом, считал, либо узнаю из книг о Кольском полуострове, которые теперь я твердо решил брать у деда Савелия, либо у Полосухина расспрошу. Но если рассказчик хочет пояснить, пусть это делает. Для меня это с большой пользой, и я сказал откровенно, что еще мне незнаемо.

На сей раз Шушунов без ухмылки объяснил все, о чем я его попросил, и все стало на свои места: и голомяннее, что значит, дальше от берега, и петля – местная мера длины, равная расстоянию от одного плеча до конца пальцев другой руки – эти слова и по сей день в обиходе у поморов (русских и саамов) и, как считают они, само собой разумеется, их смысл должен быть понятен всем. Другое дело – шнек, ярус, ушкуйники. Забыта уже старинная парусная лодка десятиметровой длины, не очень остойчивая, поэтому она применялась для ловли трески близ берега тоже забытой снастью – ярусом. Как я понял, ярус чем-то похож на известный нам всем перемет, только фантастической длины – километров до десяти-двенадцати, с десятком тысяч крючков. Мало кто из поморов знает, только старики разве, и об ушкуйниках – ватагах предприимчивой новгородской вольницы, рвавшейся на Север с целью наживы, хотя многие, сегодня живущие на Кольском полуострове, являются потомками тех ушкуйников. А раз они не знают и не помнят, кто же может, по их понятию, знать? Примитивное представление о познаниях человеческих, но – что поделаешь? Вот и удивился Игорь Игоревич, отчего я не спросил его о непонятных вещах, решив, что его рассказ мне не интересен.

А я ждал, с нетерпением, когда он продолжит рассказ о тех военных годах, таких неизвестных мне и далеких, которые испытывали людей на прочность… Попыхтев трубкой, Игорь Игоревич наконец продолжил: