Все присутствующие отошли в сторону, в кусты, и только оба противника стояли на лужайке в тусклой полумгле ненастного утра.
– Внимание! – воскликнул внепартийный. – Я начинаю: раз!.. два!..
Мерсер выстрелил. Его пуля ударила в дерево. Перльмуттер даже не поднял своего пистолета. Все поспешили к дуэлянтам.
– Последовал ли с вражеской стороны выстрел? – спросил секундант Мерсера.
– Выстрела не было! – констатировал внепартийный.
Мой товарищ гневно накинулся на еврея.
– Сударь! – вскипел он. – Вы с ума сошли? Неужто думаете, что из-за вас мы станем заносить в дуэльный журнал такое свинство? Стреляйте, куда хотите, но только стреляйте! Хоть провалитесь на месте от страха, но стреляйте, черт побери! Не понимаете вы разве, что срамите корпус, чьим оружием вы пользуетесь?
– Я, пож-жалуй… – заикнулся еврей. На его лбу выступили крупные грязные капли.
Но на него уже никто не обращал внимания – снова все разошлись в кусты.
– Раз… два… и… три!
Сейчас же после команды «раз» Мерсер выстрелил. Пуля попала в пень в каких-то трех шагах от противника. Перльмуттер и на этот раз не поднял пистолета. Его рука нервно дергалась.
– Я спрашиваю, последовал ли на этот раз выстрел с другой стороны?
– И на этот раз другая сторона предпочла не стрелять!
Команда Мерсера оскалила зубы, пруссак так и вовсе улыбался во весь рот. Товарищ мой бросал на них яростные взоры.
– Ну и шайка! – хрипел он. – Какое свинство, что я не могу сейчас убить их всех!
– Почему? – спросил я.
– Бог мой! Так глуп может быть только зеленый фукс! – накинулся он на меня. – Ведь ты же должен знать, что здесь сейчас царит мир и что во время дуэли нельзя показывать когти. Но сегодня же вечером все эти проходимцы получат от меня по вызову. Бьюсь об заклад, что у них тогда будут другие рожи. Ох и вздую же я их всех, черт возьми! Посмотри только, как они паясничают, какой триумфальный вой подняли над нашим оборванцем!
К еврею на этот раз он подошел с другого рода убеждениями.
– Господин Перльмуттер, я апеллирую не к вашему мужеству – мне кажется, что это бесполезно, – но к вашему рассудку, – спокойно промолвил он. – Послушайте, вы, наверное, не имеете никакого желания, чтобы вас здесь прикончили, как борова! Ну так, изволите видеть, у вас нет никакой другой возможности избежать этого, как только путем нападения. Это вам должно было бы подсказать чувство самосохранения. Если вы прострелите вашему противнику брюхо, то я гарантирую вам, что он уже ничего не сможет вам сделать. А кроме того, вы этим сделаете еще доброе дело. – Затем мой товарищ прибавил почти сентиментальным тоном: – Ведь, наверное, для вас будет в тысячу раз приятнее, если вы уйдете отсюда живой, господин Перльмуттер. Подумайте только о ваших бедных родителях.
– У м-меня н-нет ро-род-дителей, – выдавил еврей.
– Ну, тогда подумайте о вашей возлюбленной… – продолжал мой коллега и вдруг запнулся, взглянув на безобразную физиономию еврея, которая вдруг расплылась в жуткую унылую гримасу. – Извините, господин Перльмуттер, я понимаю, что вы с вашей… ну, как бы это сказать, с вашим ликом вы не можете иметь возлюбленной. Извините меня, я вовсе не хотел вас обидеть. Но ведь кто-нибудь у вас, наверное, же есть? Ну, может быть… может быть… собака?
– У м-меня есть м-мал-ленькая с-об-бака…
– Ну вот, видите, господин Перльмуттер, у каждого человека есть кто-нибудь. У меня тоже есть собака, и уверяю вас, что я никого так не люблю, как ее. Итак, подумайте о вашей собаке. Подумайте, какая будет радость для вас, когда вы вернетесь домой невредимым, и ваш песик будет прыгать на вас, визжать и вилять хвостом. Подумайте о вашей собаке и… по команде «раз» стреляйте!
– Я б-буду стрелять! – с трудом промолвил маленький еврей.
Две крупные слезы покатились по изрытым оспой щекам и оставили на них светлые дорожки. Он крепко сжал пистолет, который подал ему мой товарищ, и взглянул на моего коллегу с унылой мольбой, как будто его мучило какое-то желание.
– Е-если я… – заикаясь, начал он.
Мой товарищ помог ему:
– Вы хотите попросить меня позаботиться о вашей собаке, если с вами случится что? Не так ли, господин Перльмуттер?
– Да! – выпалил маленький еврей.
– Ну, так я даю вам слово и сдержу его, как честный студент. Собаке будет хорошо, можете быть на этот счет спокойны.
Он протянул ему руку, и еврей крепко пожал ее.
– Бла-благ-годарю!
– Стороны готовы? – спросил внепартийный.
– Готовы! – крикнул мой товарищ. – Стреляйте, господин Перльмуттер, стреляйте!.. Это самооборона. Подумайте о вашей собаке и стреляйте!
Мы снова пошли за деревья. Внепартийный стоял бок о бок со мной. Я не сводил глаз с маленького еврея.
– Внимание! Раз!..
Перльмуттер вздернул пистолет вверх и выстрелил. Пуля пролетела где-то у веток. И он словно застыл, растопырив руки.
– Браво! – пробормотал мой товарищ.
– Два!..
– Если Мерсер имеет хоть искру совести в башке, он выстрелит в воздух, – снова пробормотал он.
– И… тр-р-ри!