Гроzа

Видимо, Кабанова собиралась увезти пистолет из Калинова, для чего и держала оружие в холле, там, где стояла вешалка, в ворохе одежды. По дороге в Москву Мария Игнатьевна нашла бы укромное местечко. Да хоть бы в реку бросила. И концы, как говорится, в воду. Помешала Варя, которая теперь с торжеством смотрела на мать.

– Мария Игнатьевна, вас придется задержать до выяснения всех, так сказать, обстоятельств, – Краснов кашлянул. – Пройдемте с нами.

– Я требую адвоката.

– Это само собой, – Краснов тяжело вздохнул. – Звоните.

Он все еще осторожничал. А ну как будет звонок сверху? Не от Дикого, этот, как проснется, рванет в полицию. И начнется ор. А вот что скажет супруга мэра, Софья Павловна? Эх, как все запуталось-то!

Кабанова, не глядя на дочь, вышла во двор.

– Надеюсь, наручники надевать не будете? – с усмешкой спросила она у Краснова.

– Это лишнее, – вздохнул тот. – Садитесь, Мария Игнатьевна, сзади. Адвоката ждать не будем.

– Дорого тебе это обойдется, Пашка, – с ненавистью сказала Кабанова. – Просчитался ты, не на того поставил.

Краснов упорно смотрел вперед, в заляпанное разбившимися пчелами стекло. Отпела свое липа, осыпалась белыми лепестками в придорожную пыль, зато окрестные поля полыхнули заревом цветущей гречихи, и пасечники поспешили со своими ульями туда. Отяжелевшие от сладкой добычи пчелы грузно разбивались о лобовое стекло мчащихся по городу машин. Краснов смотрел на эти липкие желтые полосы и сам чувствовал себя пчелой, которая не донесла свой мед до улья. С одной стороны, Павел Владимирович безмерно уважал Кулигина и был готов ради него на все. Но по другую сторону стояли сильные мира сего, и тут надо было хорошенько подумать, прежде чем сделать выбор. Краснов боялся ошибиться.

– Да здравствует свобода! – закричала Варя, когда двор, наконец, опустел. – Глашка, сгинь!

Горничная шмыгнула на кухню и там затихла. Катерина тоже молчала.

– Ну? Что стоишь? – требовательно спросила Варя. – Стасову звони. Можешь уехать с ним на весь день, тебе теперь слова никто не скажет.

– Мне что-то не по себе, – поежилась Катерина. – Почему ты ничего мне не сказала про пистолет?

– Потому что ты не умеешь держать язык за зубами. Матери не было той ночью дома, поняла?

– А где же она была? – удивилась Катерина.

– С Диким.

– Как? Всю ночь?!

– Вот теперь рванет! – ликовала Варя. – Им придется сказать правду! Теперь-то весь город узнает, что они за люди! Честно скажу: я своего отца никогда не видела и ничего к нему не чувствую. Знаю только, что если бы папка был жив, то и моя жизнь сложилась бы по-другому. Он был большим и сильным, уж он бы смог за меня постоять. Ну, ничего. Я и сама справлюсь.

– Я все-таки не верю, что Мария Игнатьевна стреляла в Кулигина.

– Я и не утверждаю, что это сделала она. Хороших стрелков у нас в Калинове хватает, – пропела Варя. – Ладно, полдела сделано. Осталось доказать, что пропавшие деньги были пущены в оборот. На них моя мать скупила калиновский бизнес. Не сразу, конечно, но за девятнадцать лет она смогла это сделать. И все. Город наш.

– Ты хочешь отправить родную мать в тюрьму?!

– А у меня есть выбор? Либо я ее в асфальт закатаю, либо она меня. Никогда мать не позволит мне выйти замуж за Кудряша, а ему стать мэром. Ваня мне слово дал: если дело выгорит, мы с ним поженимся.

– Так вот она, твоя цена! Я помню, ты сказала, что найдешь способ. Но, Варя. Это ведь предательство!

– А ты, милая, чем занимаешься? Прелюбодействуешь, говоря твоим же языком. Ты ведь набожная. Не тебе мне мораль читать. Лучше бы спасибо сказала. Муж теперь не скоро вернется. Я ему позвоню, обнадежу. Пусть погуляет. А там, глядишь, и в Москве останется. Ты ведь этого хочешь? Развода? – Варя пристально посмотрела на невестку.

– Я уже не знаю, чего хочу, – поежилась Катерина. – Господи, свекровь в тюрьме! По обвинению в убийстве! Она, всегда такая расчетливая и осторожная, оставила пистолет исчезнувшего много лет назад мужа в холле, на вешалке с верхней одеждой. Да не поверю никогда!

– Придется, – Варя смотрела на нее, словно пыталась прошить насквозь, такими же, как у матери, глазами. В упор, не мигая, стараясь подчинить своей воле. И Катерина сдалась. Молча кивнула и пошла звонить Борису.

…В этот вечер калиновская набережная гудела. Весь город был здесь. Обсуждали, естественно, арест Кабанихи. Центром калиновской вселенной по праву оказалась сегодня лавочка, на которой сидел Кулигин с забинтованной рукой. Торжествующий Шапкин, ликуя от такого внимания общественности, захлебываясь, давал комментарии:

– Ай да молодец Кук! А мы не верили, что гипотезу можно доказать. А наш Лев Гаврилович формулу написал! И попалась она в ловушку. Кабаниха.

– Никто никуда не попался пока, – поморщился Кулигин. – И при чем здесь Кук? Ты, Слава, не мешай варенье с котлетами.

– Так ведь пистолет нашли! – всплеснул руками Шапкин. – Не это ли доказательство?