Гроза

В понедельник с утра следователь вызвал на допрос Олесю Черниченко. Девочке было десять, ее выдернули с занятий в школе, что ей было только на руку. Пришлось оформлять допуск законного представителя при допросе, проще говоря, ее матери. В половине одиннадцатого утра они явились, по случаю холодов закутанные в шарфы до подбородков. Елена Александровна Черниченко оказалась высокой, прямой, как спица женщиной, с упрямым волевым взглядом. Девочку она прижимала к себе, а та все норовила вывернуться и разглядеть получше тесный кабинет. Обычная девчонка, светлые волосы, заплетенные в две короткие тонкие косички, большие светло-голубые глаза, напоминающие рыбьи. Немного вертлявая, видно было, что сидеть на стуле ей скучно и хочется побегать по школьным коридорам, а не торчать тут, изо всех сил стараясь не зевать. Бернс уехал на стрельбы, второй раз за месяц, так что кабинет был в распоряжении Соколовского. Он скороговоркой сообщил свидетелям шапку протокола допроса несовершеннолетнего, обычные анкетные данные, потом вопросительно посмотрел на явно нервничавшую мать. Елена Александровна сухо кивнула.

–Скучно, да? – с детьми Соколовский работать не умел, и особо не любил. Тем более с маленькими. Но людям, урвавшим для тебя свое драгоценное в кавычках рабочее время, явившимся в отдел для опроса на твое мнение плевать. Как для следователя подозреваемый перестает быть человеком, так и следователь для свидетелей и иже с ними – набор функций плюс голосовые связки. Им не нравится, когда ты недоволен или ты устал, они здесь хозяева, у них права, а ты им прислуживаешь. Такова позиция большинства. Ты им – что-то вроде робота с приклеенной улыбкой. Интроверту в следствии делать нечего, тут нужно уметь общаться и подлаживаться под собеседника, а это больное место Соколовского. Пришлось экстренно откапывать в себе актерские таланты. Ну да, следователь тот же актер, с натянутой маской. Играет свою роль, как заведенный, пока не свалится прямо на сцене. И получит в награду сухие выстрелы салюта на своих похоронах.

–Ага,– болтая ногой, отозвалась Олеся, покосившись на мать. Голос самый обычный для девчонки, довольно тонкий, еще не оформившийся. Она же сущий ребенок, еще почти никаких намеков на то, что будет позже. Соколовский резко выдернул себя из напрасных мыслей, попробовав сосредоточиться. От хронической усталости внимание рассеивалось, и кабинет плавал вокруг.

–Тогда я сейчас быстренько тебя спрошу и отпущу, идет?

–Согласна,– серьезно кивнула девочка. Лично ему она не нравилась, слишком манерная. Сидит сейчас, ощущая себя центром мира. Однако, его мнение никакого значения не имело. Он повторялся, скверное качество.

–Олесь, кто еще с тобой живет дома?

–Мы с мамой и папой живем,– откликнулась девочка,– и еще у меня братик есть, Паша, но он маленький совсем, ему полтора месяца.

–Ничего себе, ты богатая. Брат не достает?

–Нет, он только кричит постоянно, и уроки мешает делать.

–Ну, тут остается только терпеть. А бабушка с вами живет?

–Нет, отдельно. У нас места мало папа говорит.

–Она одна живет?

–Ой, там много кто с ней.– девочке разговор явно нравился, еще бы, большего от нее не требовалось.– В квартире у бабушки проживает моя тетя Галя, ее сын Даня и Юра, который считается мужем бабы. А скажите, деда Юру скоро выпустят?

–Соскучилась?

–Очень– об этом следователь знал, но все равно подобное поведение ставило его в тупик. Неужели в десять лет можно быть такой идиоткой?

–Он играл с тобой?

–Да, мы часто играли. Папа вечно уезжает, а мама поздно приходит. – теперь слова посыпались из девчонки, как горох.– Он единственный, кто хоть играет. Бабушка болеет и просит, чтобы я не вертелась под ногами, и тогда я иду к нему.

–Он как любит играть?

–Ну, он закрывал меня в бабиной комнате, снимал с меня одежду и лизал мне нижние места. – ничуть не смущаясь, ответила девочка.

–Часто он так игрался?

–Это было больше чем один раз, всего несколько, но сколько раз точно не вспомнить. Последний раз это случилось перед новым годом. В это время тетя Галя была на работе, Даня уехал на елку, бабушка уехала на собрание, где она занимается библией. В это время дядя Юра закрыл меня в комнате, пока я играла с котом, снял с меня плавки, в это время я лежала на бабиной постели. Юра при этом ни чего не говорил. – При этих словах мама крепче перехватила дочь.

–А нижние места, Олесь, это какие? – будничным тоном продолжал спрашивать следователь.

–Зачем вы ее мучаете? – взвилась заботливая мамаша. – Ей же неприятно, вы видите!

Девочка особой брезгливости не выказывала, скорее наоборот.

–Нам всем неприятно, Елена Александровна,– последовал сухой ответ,– но разговор этот должен состояться. Больше я девочку вызывать не буду, одного раза достаточно. Прошу вас потерпеть. – женщина угрюмо замолчала. Видно было, что ей невыносимо здесь сидеть и обнажать жизнь своей семьи перед чужим человеком, она словно сама сидела голая и дрожала от холода и возмущения. Обидно, противно, мерзко, но необходимо. Он сам терпеть не мог подобные дела, но их меньше от этого не становилось.