Гроза на Шпрее

Если бы он более настойчиво разыскивал Карла, если бы успел с ним встретиться… Григория неотступно преследует мысль, что тогда все могло сложиться иначе. Другой город, другой круг друзей, простой сдвиг во времени — в таких случаях это очень много значит… И потом он, Григорий, мог бы предостеречь Лютца.

Почему Карл поселился именно в Карове? Почему именно в этот вечер к нему пришла Берта? Так ли уж она непричастна к убийству, как старается доказать Нунке? Какова во всем этом роль ее мужа?

В памяти, в который уже раз, возникает вчерашний разговор. Часов в шесть вечера позвонил Нунке и попросил немедленно приехать к нему домой на Курфюрстендамм. Он сам открыл дверь, и Гончаренко поразило, как за несколько дней болезни изменилось не только его лицо, но и вся фигура. Опущенные плечи и ссутулившаяся спина говорили больше, чем небритые щеки, мешки под глазами, деланная улыбка, промелькнувшая на губах и скорее напоминавшая нервный тик.

Нунке провел Григория в свой кабинет и запер дверь на ключ.

— Садитесь, Фред, и не удивляйтесь этим предосторожностям. Я оказался в таком положении, когда в собственном доме чувствую себя, словно в осажденном дзоте. Да, именно так… — Нунке замолчал, с преувеличенным старанием раскуривая уже на четверть выкуренную сигару. Затянувшись несколько раз, он снова положил ее в пепельницу, зло оттолкнул, словно это она мешала начать разговор.

— Как видите, нервничаю, — сказал он, и губы его снова дрогнули в улыбке, похожей на тик. — Сейчас вы поймете, почему. Но прежде, чем рассказать о своей беде, хочу предупредить: я пригласил вас не как подчиненного, а как товарища, как офицера, на честь и скромность которого могу положиться.

— Безусловно, герр Нунке! Все, что вы скажете, останется между нами. И если моя помощь…

— Не скрою, я на нее рассчитываю… Но прежде чем перейти к основному, хочу спросить вас: скажите, вы обратили внимание на так называемое дело Лютца?

Григорию показалось, что стул под ним пошатнулся.

— Конечно. Газеты подняли вокруг него страшный шум. К тому же я знал Лютца лично. Мы с ним работали в Сен-Реми и в Кастель ла Фонте. Он был адъютантом командира дивизии, известного вам генерала Эверса. Лютц был неплохим офицером и, как мне кажется, порядочным человеком.

— Черт бы побрал его с этой порядочностью еще в Италии! — зло воскликнул Нунке, швыряя карандаш, которым постукивал по столу.

— Простите, но я не понимаю, какое отношение к вашим неприятностям имеет Лютц, — холодно бросил Григорий. Он едва сдерживал нарастающие в его сердце гнев и боль.

— Непосредственное. Своим появлением в моем доме…

Сжато и коротко Нунке рассказал, что Лютц был некоторое время репетитором его сына, и за это время успел привить мальчику привычки и взгляды, никак не совместимые с понятием порядочности, в том разумении, которого всегда придерживались предки фон Кронне, которого придерживался он сам, — Иозеф фон Кронне, вынужденный в силу временных обстоятельств скрываться от всех, кроме домашних, под осточертевшим именем Нунке.

— Я допускаю, что вы расходились с Лютцем во взглядах, — начал было Григорий, но Нунке нетерпеливо остановил его.

— Самое скверное то, что мальчик несколько раз навещал его в восточной зоне, и моя жена, фрау Берта, желая исправить свой недосмотр в воспитании сына, тайно от меня разыскала бывшего репетитора, чтобы потребовать от него раз и навсегда прекратить эти компрометирующие нашу семью встречи. К сожалению, это произошло в день убийства. Берту и Лютца видели вместе, не обладая опытом, она вела себя неосторожно. Теперь под угрозой наша фамильная честь, ведь это свидание можно трактовать совсем в ином свете. Даже хуже: некоторые газеты прямо связывают появление «таинственной дамы» с тем, что произошло в лесу под Каровом. Итак, восточная полиция поведет розыски и в этом направлении. Представляете, какой вопль поднимется, когда полиция узнает фамилию особы, с которой Лютца видели в последний раз? Иногда мне кажется, что я теряю рассудок, так неожиданно это все свалилось на меня… — Нунке вытер вспотевший лоб и уставился в одну точку. — Простите, Фред, немного передохну, очень шумит в ушах, наверное, снова поднялось давление.

«Берта? Берта?» — старался вспомнить Григорий. И вдруг перед глазами возникли листочки письма к Матини, исписанные размашистым почерком Карла Лютца. «Да, Лютц вспоминал какую-то Берту, свой безрадостный роман с нею, что-то писал и о мальчике — своем воспитаннике. Вот, оказывается в чем дело! А что, если Нунке следил за женой и сам подослал убийц, чтобы убрать Лютца со своего пути?..»