Гроздь винограда

Зелёные глаза были необычно тёмными, а вкупе с покрасневшими и чуть приоткрытыми губами смотрелись до странного завораживающе. Алиса боялась, но не могла не признаться самой себе: только что её целовал красивый молодой человек.

И это его позор!

— Ты позволила себя поцеловать, — процедил Принс и показано вытер губы тыльной стороной ладони. — Ты шлюха, Голден?

Алису парализовала. Не могла ни ответить, ни убежать.

Дать достойный ответ? Разве в этом был смысл, когда он прав. Она позволила. Она, чёрт возьми, забыла обо всём: о предательстве, оскорблениях и, что самое важное, о пьяном отце.

Волна стыда накрыла с головой и унесла в эпицентр бури, без шансов на спасение. Стыд покрыл каждый дюйм её тела, и она не знала, как вытерпеть внутренний жар. Он разъедал, причинял боль и заставлял морщиться.

Алиса не могла совладать с эмоциями, чувствуя, что ещё немного и губы, так лихорадочно подрагивающие, выпустят наружу ужасный хрип. А глаза…глаза едва ли сдерживали солёный поток, готовый в любую секунду обрадовать Принса.

Он же выглядел слишком спокойно и безразлично. Возможно, поцелуй — это ужасный план мести. И он отомстил за несдержанности Голден. По крайней мере, теперь она будет думать, прежде чем вступать в перепалку с ним.

Алиса рванула вверх по лестнице и на этот раз её не остановили.

Эдвард неотрывно смотрел на то место, где минутой ранее дрожала девушка, и прекратил терзать свои губы ладонью. Не к чему этот спектакль. Главный и единственный зритель только что покинул зал.

— Пиздец, — прошипел сквозь зубы и в ожесточении ударил перила подошвой ботинок.

Эдвард не трогал губы. Он знал, что на них сохранился этот вкус. Кисло-сладкий вкус, так напоминающий вкус детства.

Они на чёртовом свидании жрали виноград? Это отвратительно!

Эдвард ненавидел виноград. Ненавидел грёбанную семейку Голден. Ненавидел себя за несдержанность, с которой набросился на чучело.

Черт, он не лучше Дилана.

Дилан тоже целовал её? Конечно, он тоже попробовал. Попробовал её рот. Влажный, тугой, грёбанный рот.

Эдвард чертыхнулся и забрался на подоконник, чувствуя необходимость затянуться новой дозой никотина.

Ему нужно.

Иначе свихнётся от осознания, что натворил.

И что продолжал вытворять с ним собственный же организм.

Чёртова тяга в области поясницы и желание сильно сжать пальцами ширинку джинсов.

— Блядь, — выдохнул парень и затянулся никотином.

«Ничего не было».

Кивнул под дробь собственных мыслей и скривился.

«Я этого не хотел».

Выбросил недокуренную сигарету в форточку и вдавил пальцы в глаза.

Он позволил этому случиться.

Он, черт подери, позволил и до сих пор позволял, перекатывая её вкус на языке.

— Прости, — прошептал и уставился на закат, сквозь витражное окно. — Чёрт, отец… прости.

Ненавистная Голден была права.

Он всё проебал.

⁽¹⁾

"Я не хочу заставлять тебя грустить,

Но я изо всех сил пытался не вести себя, как дурак.

Мой подсолнух"

⁽²⁾

"Оказавшись на свету, (Подсолнух, подсолнух)

Твои цветы вянут, так посади новые семена в эту мелодию.

Впусти меня внутрь, я хочу узнать тебя получше"

Harry Styles

Глава 8

2018 год, осень

Эдвард неспешно шагал по направлению к студенческому кафетерию. За два месяца он успел отвыкнуть от этой тропинки: несколько раз оступался на ямках в рыхлой земле и кривился всякий раз, как наступал в лужу.

Вообще сегодняшний день не заладился с самого начала: неисправный будильник, раздражённый Райдер, грустная мать и скверный дождь, — это только утро.

Эдвард и не ожидал ничего хорошего от первого учебного дня. Не хотелось возвращаться в общежитие, но ещё больше не хотелось попадаться на глаза Симусу Райдеру. Каждый раз, как он появлялся в доме после трудового дня, то непременно вызывал к себе в кабинет и отчитывал.

Причина находилась всегда, и Эдвард не позволял себе отговаривать. Потому что злой Райдер — значит, расстроенная мать.

В один из вечеров парень не выдержал и в лоб спросил мать:

— Ты же не любишь этого урода?

— Эдвард…

— Просто ответь, чёрт подери.

Женщина подняла на сына грустные глаза:

— А ты как думаешь?

Никто в этой семье не любил друг друга.

К этому умозаключению Эдвард пришёл не сразу, но осознание настигло в тот момент, когда после очередной ссоры с Симусом, мать поплелась следом за ним. Не осталась с сыном, развалившегося у ножек стола, а последовала за мудаком молить о прощении за отпрыска.

— Ну, а меня ты любишь?

В грустных глазах промелькнуло изумление:

— Ты сомневаешься?

Ответ вопросом на вопрос не убедил парня. Он начал сомневаться и в своих тёплых чувствах к матери. Наблюдал, как она на цыпочках ютилась вокруг мудака, и на физическом уровне ощущал отвращение.

Она унижалась. Самое ужасное, мать унижалась и винила в этом не себя, а Эдварда. Напрямую не говорила, но каждый брошенный взгляд в его сторону так и кричал: «Это ради тебя!»

Разве любящий сын допустит, чтобы мать пресмыкалась перед мудозвоном? Нет. Очевидный и единственный ответ.

Нет.

А Эдвард закрывал глаза, потому что понимал: не будет в их доме Райдера, значит, не будет самого дома.

Он — отвратительный сын. Он нелюбящий сын.