Гроздья гнева

Когда Том ушел, Руфь постояла еще несколько минут, глядя на дверь санитарного корпуса. Без Уинфилда, перед которым можно было покрасоваться, храбрости у нее не хватало. Она поставила одну босую ногу на цементный пол и тут же отступила назад. Из палатки в дальнем конце прохода вышла женщина и принялась растапливать железную печку. Руфь пошла туда, но ее тут же потянуло обратно. Она тихонько подкралась к своей палатке и заглянула внутрь. Справа, прямо на земле, лежал дядя Джон, рот у него был открыт, из горла вырывался булькающий, заливистый храп. Отец и мать спали под одним одеялом, укрывшись им с головой от света. Эл лежал с левого края, прикрыв согнутой в локте рукой глаза. У самого входа в палатку спали Роза Сарона и Уинфилд, а рядом с Уинфилдом было и ее местечко, свободное сейчас. Руфь присела на корточки. Она уставилась на светлую голову Уинфилда, и, почувствовав этот взгляд, мальчик проснулся и посмотрел на нее безмятежно спокойными глазами. Руфь прижала палец к губам и поманила его другой рукой. Уинфилд покосился на Розу Сарона. Ее раскрасневшееся лицо было совсем рядом, она дышала, чуть приоткрыв рот. Уинфилд осторожно приподнял одеяло и вылез из-под него. Потом тихонько скользнул наружу, к Руфи.

– Ты давно встала? – шепотом спросил он.

Соблюдая всяческую осторожность, Руфь отвела его в сторону и, когда им уже ничто не грозило, ответила:

– Я вовсе не ложилась. Я всю ночь хожу.

– Неправда, – сказал Уинфилд. – Врунья ты.

– Я врунья? – сказала она. – Хорошо. А зато ты ничего не узнаешь. Одного дядьку зарезали ножом, а потом прибежал медведь и утащил ребеночка. А я тебе про это не расскажу.

– Никакого медведя не было, – неуверенно проговорил Уинфилд. Он прочесал волосы пальцами и оттянул штаны в шагу.

– Хорошо, пусть не было, – насмешливо сказала Руфь. – И белых суднышек из того самого, из чего посуду делают, – помнишь в прейскурантах? – их тоже не было.

Уинфилд уставился на нее во все глаза. Он показал на санитарный корпус.

– Там?

– Я же врунья! Какой мне интерес тебе рассказывать.

– Пойдем посмотрим, – сказал Уинфилд.

– Я уже там была, – сказала Руфь. – И сидела на них. И даже пипи туда сделала.

– И все ты врешь, – сказал Уинфилд.

Они пошли к санитарному корпусу, и теперь Руфь уже ничего не боялась. Она храбро вошла туда первая. Вдоль одной стены большой комнаты были уборные, отделенные одна от другой перегородками, каждая с дверью. Белый фаянс сверкал чистотой. Вдоль противоположной стены шли умывальные раковины, а напротив входа – четыре душевых кабины.

– Вот, – сказала Руфь. – Это судна. Такие, как в прейскурантах. – Дети подошли к крайней уборной. Руфь из чистого хвастовства задрала платье и села на унитаз. – Говорю тебе – я здесь уже была, – сказала она. И в унитазе послышалось журчанье – в виде доказательства.

Уинфилд стоял сконфуженный. Его рука нажала на спускной рычажок. Раздался рев воды. Руфь подскочила и шарахнулась в сторону. Они стояли посреди комнаты и смотрели на унитаз. Вода в нем все еще бежала.

– Это все ты, – сказала Руфь. – Подошел и сломал. Я видела.

– Нет, не я. Честное слово, не я.

– Я же видела, – сказала Руфь. – Тебя к хорошим вещам и близко нельзя подпускать.

Уинфилд понурился. Он взглянул на Руфь, и глаза у него налились слезами, подбородок задрожал. И Руфь сжалилась над ним.

– Ничего. Я не нажалуюсь. Мы скажем, что это так и было. Скажем, что и не заходили сюда. – Она вывела его из санитарного корпуса.

Солнце, поднявшееся из-за горы, светило теперь на железные рифленые крыши пяти санитарных корпусов, светило на серые палатки и на чисто выметенные проходы между ними. Лагерь проснулся. В походных печках горел огонь; печки были сделаны из керосиновых бидонов, из листового железа. В воздухе тянуло дымком. По́лы палаток были откинуты, и люди ходили по лагерю. Около палатки Джоудов, поглядывая по сторонам, стояла мать. Она увидела своих ребят и пошла к ним навстречу.

– Я уж забеспокоилась, – сказала она. – Где вы бегаете, бог вас знает.

– Мы просто так ходили, смотрели, – сказала Руфь.

– А где Том? Вы его не видели?

Руфь сразу приняла деловой вид.

– Видела, мэм. Том меня разбудил и сказал, что передать. – Она замолчала, подчеркивая этим значительность своей роли.

– Ну, что? – нетерпеливо спросила мать.

– Он велел сказать тебе… – Она снова замолчала и горделиво поглядела на Уинфилда.

Мать угрожающе подняла руку.

– Ну?

– Он получил работу, – быстро проговорила Руфь. – Он пошел работать. – Она с опаской посмотрела на руку матери. Рука опустилась, потом потянулась к Руфи. Мать обняла Руфь за плечи, на минуту крепко прижала ее к себе и тут же отпустила.

Руфь сконфуженно потупилась и переменила тему разговора.

– А там есть уборные, – сказала она. – Беленькие.

– Ты уж сбегала туда? – спросила мать.

– Да, вместе с Уинфилдом, – ответила Руфь и тут же предала брата: – Уинфилд сломал одну уборную.

Уинфилд покраснел. Он сверкнул глазами на Руфь.

– А она сделала туда пипи, – злобно сказал он.

Мать сразу забеспокоилась.