Гроздья гнева

– Вот это лагерь! – Он взял лепешку и налил себе кофе. – Знаете, чем тут один малый занимается? Мастерит прицеп. Вон там, за теми палатками. В прицепе у него и кровать и печка будет – все как полагается. Вот это я понимаю – жизнь! Остановился, где хочешь, и живи себе поживай.

Мать сказала:

– А в настоящем домике все-таки лучше. Как только у нас все наладится, надо сразу же подыскать себе домик.

Отец сказал:

– Эл, кончишь завтракать, поедем искать работу – ты, я и дядя Джон.

– Ладно, – сказал Эл. – Я бы хотел устроиться где-нибудь в гараже. Мне больше ничего не надо. И еще подыскать бы себе старый «фордик». Выкрашу его желтой краской и буду везде разъезжать. Видел тут хорошенькую девочку. Перемигнулся с ней. Хорошенькая, просто картинка!

Отец строго сказал:

– Ты сначала устройся на работу, а потом уж повесничай.

Дядя Джон вышел из уборной и медленно зашагал к палатке. Мать взглянула на него и нахмурилась.

– Ты не помылся… – начала она и вдруг увидела, что он совсем больной, слабый, грустный. – Пойди в палатку, полежи там, – сказала она. – Ты нездоров.

Дядя Джон покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Я согрешил, а это наказание за мои грехи. – Он присел на корточки и налил себе кружку кофе.

Мать сняла со сковороды последние лепешки. Она сказала небрежным тоном:

– Заходил управляющий лагерем, посидел немного, выпил кофе.

Отец медленно поднял на нее глаза:

– А что ему здесь понадобилось?

– Просто так, пришел поговорить, – жеманно сказала мать. – Посидел немножко, выпил кофе. Говорит, как вкусно пахнет, такой кофе не часто приходится пить.

– А что ему нужно было? – допытывался отец.

– Ничего не нужно. Пришел узнать, как мы устроились.

– Что-то не верится, – сказал отец. – Должно быть, явился все вынюхать, выведать.

– Неправда! – сердито крикнула мать. – Я сразу разберу, кто за этим приходит.

Отец выплеснул кофейную гущу из кружки.

– Ты брось эту привычку, – сказала мать. – Смотри, какая здесь чистота.

– Пожалуй, такую чистоту наведут, что и жить нельзя будет, проворчал отец. – Кончай, Эл. Поедем искать работу.

Эл вытер рот ладонью.

– Я готов, – сказал он.

Отец повернулся к дяде Джону:

– Ты поедешь?

– Поеду.

– Тебе нездоровится.

– Нездоровится, но все равно поеду.

Эл залез в кабину.

– Надо взять горючего. – Он завел мотор. Отец и дядя Джон сели рядом с ним, и грузовик покатился по широкому проходу между палатками.

Мать проводила их глазами, потом взяла ведро и пошла с ним к прачечной. Она налила горячей воды и вернулась обратно. И когда Роза Сарона подошла к палатке, мать уже мыла посуду в ведре.

– Вон твой завтрак, на тарелке, – сказала мать и пристально посмотрела на Розу Сарона. Волосы у Розы были мокрые и гладко причесанные, лицо чистое, розовое. Она была в платье – белые цветочки по синему полю. На ногах туфли на высоких каблуках, купленные еще к свадьбе. Она покраснела, увидев, что мать смотрит на нее.

– Ты помылась? – спросила мать.

Роза Сарона заговорила с хрипотцой в голосе:

– Я там стою, вдруг приходит какая-то женщина, стала мыться. Знаешь, как это надо делать? Зайдешь в такое помещение, вроде маленького стойла, повернешь кран, там их два, польется вода, какая хочешь – горячая, холодная… Я тоже так сделала.

– И я сейчас пойду! – крикнула мать. – Вот уберусь и пойду. Ты мне покажешь, как надо делать.

– Я каждый день буду мыться, – продолжала Роза Сарона. – А эта женщина… она посмотрела на меня, увидела, что я беременная, и знаешь, что сказала? Сказала, что сюда каждую неделю приходит няня. Я обязательно к ней схожу, пусть расскажет мне, что надо делать, чтобы ребенок был здоровый. К ней все женщины ходят. И я тоже пойду. – Она просто захлебывалась. – И знаешь, еще что? На прошлой неделе здесь одна родила, и весь лагерь это праздновал, нанесли маленькому подарков – белья и… и даже колясочку плетеную. Она, правда, не новая, но ее покрасили розовой краской, и стала будто только что из магазина. Дали ребеночку имя, торт спекли. О господи! – И, вздохнув всей грудью, она умолкла.

Мать воскликнула:

– Слава господу, наконец-то мы среди своих людей, как дома! Сейчас пойду помоюсь.

– Иди, там хорошо, – сказала Роза Сарона.

Мать вытирала оловянные тарелки, ставила их одну на другую и говорила: