Гроздья гнева

Отец не спеша вернулся к палатке, и мать оглядела его критическим оком. Он спросил:

– Так, говоришь, Том получил работу?

– Да, сэр. Мы еще спали, а он уже ушел. Ну-ка открой этот ящик и достань себе чистый комбинезон и рубашку. И вот еще что, мне самой некогда, – вымой уши Руфи и Уинфилду. Там есть горячая вода. Ладно, па? Поскреби им как следует и шею и уши. Так, чтобы детки у нас блестели!

– Ишь раскудахталась! Что это с тобой? – проворчал отец.

Мать воскликнула:

– Надо, чтобы у семьи был приличный вид! В дороге до того ли было? А сейчас никто нам не мешает прибраться. Оставь грязный комбинезон в палатке, я его выстираю.

Минут через пять отец появился в побелевших от стирок комбинезоне и рубашке. И он повел приунывших, испуганных детей к санитарному корпусу.

Мать крикнула ему вдогонку:

– Уши покрепче потри!

Дядя Джон вышел из мужской половины корпуса и посмотрел по сторонам, потом вернулся обратно, сел на унитаз и долго сидел там, подпирая руками разболевшуюся голову.

Мать сняла со сковороды румяные лепешки и только успела опустить в кипящее сало ложку с тестом, как на землю возле костра упала чья-то тень. Она оглянулась через плечо. Позади нее стоял небольшого роста человек, тощий, как жердь, с загорелым морщинистым лицом и веселыми глазами. Швы на его чистом белом костюме были посекшиеся. Он улыбнулся ей и сказал:

– С добрым утром.

Мать недоверчиво оглядела его с ног до головы и нахмурилась.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Вы миссис Джоуд?

– Да.

– Меня зовут Роули. Я управляющий лагерем. Зашел посмотреть, как тут у вас, все ли в порядке. Может быть, вам что-нибудь нужно?

Мать недоверчиво разглядывала его.

– Нет, ничего не нужно, – ответила она.

Роули сказал:

– Я спал, когда вы приехали. Хорошо, у нас нашлось свободное место. – Говорил он приветливо.

Мать сказала просто, чистосердечно:

– Мне здесь все нравится. Особенно прачечная.

– Подождите! Скоро женщины соберутся на стирку. Вот будет весело! Как на молитвенном собрании. Знаете, миссис Джоуд, что они вчера придумали? Стали петь хором. Поют гимны и трут белье в такт. Я просто заслушался.

Лицо матери мало-помалу подобрело.

– Да, это, наверно, хорошо было. А вы хозяин?

– Нет, – ответил он. – Здешний народ любого хозяина не у дел оставит. Поддерживают чистоту в лагере, следят за порядком – сами со всем справляются. Я таких людей в жизни не видывал. В помещении, где у нас бывают собрания, шьют одежду, мастерят игрушки. В жизни не видывал таких людей.

Мать посмотрела на свое грязное платье.

– А мы еще не успели прибраться, – сказала она. – В дороге трудно поддерживать чистоту.

– Точно я сам этого не знаю, – сказал Джим Роули. Он потянул носом. – Чем это у вас так вкусно пахнет – кофе варите?

Мать улыбнулась.

– Правда, вкусно? На воздухе всегда все вкуснее. – И она сказала с гордостью: – Мы сочтем за большую честь, если вы позавтракаете с нами.

Он подошел к костру, присел на корточки, и это окончательно обезоружило мать.

– Мы гордимся таким гостем, – сказала она. – Завтрак у нас не бог весть какой, а все-таки добро пожаловать.

Джим Роули широко улыбнулся ей.

– Я уже завтракал. А вот от кофе не откажусь. Уж очень вкусно пахнет.

– Пожалуйста, пожалуйста.

– Вы только не торопитесь.

Мать налила в оловянную кружку кофе из консервной банки. Она сказала:

– Сахара мы еще не купили. Может, сегодня достанем. Если вы любите с сахаром, тогда будет невкусно.

– А я не пью с сахаром, – сказал Роули. – Он только вкус отбивает у хорошего кофе.

– Нет, немножко все-таки не мешает, – сказала мать. Она вдруг пристально посмотрела на него, стараясь понять, почему он сумел завоевать ее так легко и так быстро. Она искала разгадки в его лице и не находила в нем ничего, кроме приветливости. Потом она посмотрела на его белый пиджак, посекшийся по швам, и окончательно успокоилась.

Он потягивал кофе из кружки.

– Женщины, наверно, зайдут к вам с утра.

– Мы еще не успели прибраться, – сказала мать. – Им бы лучше повременить, когда мы немного устроимся.

– Ну, их этим не удивишь, – сказал управляющий. – Они сами так приехали. Нет, комиссии у нас хорошие, потому что они все понимают. – Он допил кофе и встал. – Ну, надо идти. Если вам что-нибудь понадобится, заходите в контору. Меня всегда можно там застать. Замечательный кофе, благодарю вас. – Он поставил кружку на ящик, помахал на прощанье рукой и зашагал вдоль палаток. И мать слышала, как он заговаривал с людьми, попадавшимися ему навстречу.

Мать опустила голову и с трудом сдержала слезы.

Отец подошел к палатке, ведя за собой детей. Глаза у них были все еще мокрые после перенесенных страданий. Они шли притихшие и чистенькие. Нос Уинфилда уже не лупился от загара.

– Вот, – сказал отец. – Грязь соскреб и заодно еще два слоя кожи. Чуть не отшлепал, не желают смирно стоять – и только.

Мать оглядела их.

– Вон какие стали хорошенькие, – сказала она. – Ешьте лепешки с подливкой. Надо убрать поскорее и здесь и в палатке.

Отец поставил тарелки для детей и для себя.

– Куда же все-таки Том устроился?

– Не знаю.

– Если он нашел работу, значит, мы тоже найдем.

Эл, оживленный, подошел к костру.