Гроздья гнева

– Что вы там натворили? Покажите мне. – Она насильно подвела их к санитарному корпусу и втолкнула туда. – Что вы натворили?

Руфь показала на унитаз:

– Тут что-то зашипело, зажурчало. Сейчас ничего, тихо.

– Покажите, что вы сделали, – потребовала мать.

Уинфилд нехотя подошел к унитазу.

– Я совсем не сильно нажал. Просто взялся за нее вот так, и… – Вода снова хлынула. Он шарахнулся в сторону.

Мать запрокинула голову и рассмеялась, а Руфь и Уинфилд обиженно посмотрели на нее.

– Это так и надо, – сказала мать. – Я видела такие. Когда кончишь, надо нажать, вот и все.

Детям было нелегко перенести позор собственного невежества. Они вышли на улицу и побрели между палатками поглазеть на большую семью, сидевшую за завтраком.

Мать смотрела им вслед, стоя в дверях. Потом она оглядела комнату. Она подошла к душевой кабинке и заглянула внутрь. Подошла к умывальникам и провела ладонью по белому фаянсу. Отвернула немного кран, подставила палец под струю и быстро отдернула руку, потому что вода полилась горячая. Она посмотрела на умывальник, потом закрыла слив и налила в раковину воды – немного из горячего крана, немного из холодного. Она вымыла руки в теплой воде, умылась и уже приглаживала мокрыми ладонями волосы, когда позади нее на цементном полу раздались чьи-то шаги. Мать круто повернулась. В дверях стоял пожилой человек и глядел на нее, преисполненный справедливого гнева.

Он резко спросил:

– Как вы сюда попали?

Мать судорожно глотнула, чувствуя, как вода струится у нее с подбородка на платье.

– Я не знала, – извиняющимся тоном проговорила она. – Я думала, это для всех.

Человек нахмурился.

– Не для всех, а только для мужчин, – строго сказал он. Потом подошел к двери и показал на дощечку: МУЖСКАЯ. – Вот. Теперь убедились? Раньше-то вы ее не заметили, что ли?

– Нет, – к своему стыду, призналась мать. – Не заметила. А есть такое место, куда мне можно?

Пожилой человек сразу смилостивился.

– Вы недавно приехали? – спросил он уже не так строго.

– Ночью, – ответила мать.

– Значит, комиссия с вами еще не беседовала?

– Какая комиссия?

– Да Женская комиссия.

– Нет.

Он сказал с гордостью:

– Скоро к вам придет комиссия и все покажет. Мы заботимся о новичках. А если вам нужна женская уборная, обойдите корпус. Та сторона – ваша.

Мать спросила в замешательстве:

– Вы говорите, что Женская комиссия… придет ко мне в палатку?

Он утвердительно кивнул:

– Да, наверно, скоро придут.

– Благодарю вас, – сказала мать. Она быстро вышла из уборной и чуть не бегом кинулась к своей палатке.

– Па! – крикнула она. – Джон, вставайте! Эл, ты тоже. Вставайте и сходите умойтесь. – Ее встретили недоумевающими сонными взглядами. – Все вставайте, – командовала мать. – Вставайте и идите умываться. И волосы причешите.

Дядя Джон был бледным, чувствовал себя плохо. На подбородке у него темнел кровоподтек.

Отец спросил:

– Что случилось?

– Комиссия! – крикнула мать. – К нам придет комиссия. Женская комиссия. Вставайте, идите умойтесь. А пока мы тут спали-почивали, Том устроился на работу. Ну, идите.

Они вышли из палатки, все еще сонные. Дядя Джон покачнулся на ходу, и лицо у него болезненно сморщилось.

– Ступайте вон в тот домик, умойтесь там, – командовала мать. – Надо скорее позавтракать, а то придет комиссия. – Она сходила за щепками, сложенными кучкой позади палаток, развела костер и достала кухонную посуду. – Кукурузные лепешки, – сказала она. – Кукурузные лепешки и подливку. Это быстро. Надо, чтобы побыстрее. – Она разговаривала сама с собой, а Руфь и Уинфилд, стоявшие рядом, с удивлением смотрели на нее.

Над лагерем потянулся дымок утренних костров, со всех сторон доносились голоса.

Роза Сарона, всклокоченная, заспанная, вышла из-под навеса. Мать, отмерявшая кукурузную муку пригоршнями, повернулась к ней. Она посмотрела на измятое, грязное платье дочери, на ее спутанные, нечесаные волосы.

– Приведи себя в порядок. Надень чистое платье. Я выстирала. Пригладь волосы. Протри глаза. – Мать говорила взволнованно.

Роза Сарона хмуро ответила:

– Мне нездоровится. Я хочу, чтобы Конни пришел. Я без него ничего не буду делать.

Мать круто повернулась к Розе Сарона. Руки у нее были все в желтой кукурузной муке.

– Роза, – строго сказала она, – пора за ум взяться. Довольно тебе хныкать. Скоро придет Женская комиссия, что же, мы их неряхами встретим?

– Мне нездоровится.

Мать двинулась на нее, протянув вперед запорошенные мукой руки.

– Ступай умойся, – сказала она. – Иной раз в жизни так бывает, что свое нездоровье надо про себя держать.

– Меня стошнит, – жалобно протянула Роза Сарона.

– Ну отойди в сторонку, пусть стошнит. Конечно тебя будет тошнить. Всех тошнит. Отойди в сторонку, а потом приведи себя в порядок – вымой ноги и надень туфли. – Мать снова принялась за работу. – И заплети косы, – добавила она.

Сало на сковороде зашипело и брызнуло во все стороны, когда мать опустила в него тесто с ложки. Подливку она приготовила в котелке: смешала муку с салом, посолила и долила водой. Кофе начинал закипать в большой консервной банке, и от нее потянуло кофейным ароматом.