Грозовое лето

— Да, да, вспомнил, — кивнул Трофимов. — Он из эсеров?.. Собственно, это теперь не имеет значения… Ну, товарищи, если БашЦИК и Совнарком предлагают нам кандидатуру Поленова, то давайте согласимся.

Ему было неудобно спорить с Мансыровым и Шамигуловым.

23

Наступили последние дни лета, но было еще жарко, солнце напоследок пекло немилосердно. В лесу было душно, как в парной бане, но безмолвно: птицы изредка перекликались, а соловей еще в конце июня завершил свои концерты. Зато развелась уйма мошкары, оводов, слепней. Рябина и калина уже горели багрянцем, кисти коралловых ягод были тяжелые, свисали к земле. Некошеные травы на полянах и в оврагах полегли, начинали жухнуть, но благоухали пряно, сильно.

Конный отряд БашЧК остановился у брода через Кэжэн, командир Поленов приказал кормить лошадей. В отряде было полторы сотни всадников — оренбургских и уральских красных казаков, башкирских и татарских джигитов, русских старослужащих кавалеристов.

Река здесь была мелкодонная, бойко играла всплесками на перекатах, слепяще сияла в лучах солнца. Красноармейцы пустили стреноженных лошадей по траве и со смехом, с криками и шутками полезли в воду, чтобы смыть дорожную пыль и пот, охладиться; некоторые принялись стирать задубевшие гимнастерки: мыло заменили глиной… Поленов, длинноногий, худощавый, с крупным висячим носом, расстегнул ворот френча и завалился спать в тени деревьев.

Места в здешних краях были дивно прекрасными: полукругом стояли горы, покрытые зеленошумными лесами, — невозможно представить себе Башкирию и Южный Урал без этих гор; от реки начинались луга, переходящие в степи, все еще ярко цветущие, — эти луга и степи тоже Башкирия и тоже Южный Урал… Травы и цветы до сих пор ярчайших красок и лучезарно улыбаются солнцу и людям, раскачиваются в истоме от легкого дуновения ветерка. Множество бабочек порхают с цветка на цветок, разнося свою незатейливую красу. Трудолюбивые пчелы и басовито гудящие шмели неутомимо выискивают нектар в чашечках цветов. Внизу, в уреме, стрекочет сорока, перелетая с дерева на дерево.

Неожиданно лошади, с хрустом поедавшие траву, насторожились, навострили уши, подняли и повернули головы вправо, к чаще, откуда слышались голоса и стук копыт. Минуту спустя на тропе показались конные разведчики, за ними шагали косари с косами, вилами, граблями.

— Контру поймали! — скоропалительно крикнул кто-то из купавшихся красноармейцев.

Проснувшийся от гама Поленов вскочил и, не раздумывая, ни о чем не спрашивая, схватился за револьвер и саблю.

— Ведите сюда валидовцев, допрос буду снимать я!

— Это не валидовцы, а косари, товарищ командир, — доложил начальник разведывательного дозора. — Башкиры из ближнего аула.

— Валидовцы, бандиты, дезертиры, лазутчики могут прикинуться и косарями! — раздельно, с немыслимым апломбом заявил Поленов. — Всегда и всюду необходимо проявлять пролетарскую бдительность!.. Если они косари, то для чего вы их задержали?

— Да они, товарищ командир, сами увязались за нами!

— Ага, значит, они увязались за вами для того, чтобы запутать следы валидовцев! — самоуверенно сказал Поленов. — Это же яснее ясного: враги готовятся к фланговому нападению на наш отряд, а косари сбивают с толку разведчиков.

— Товарищ командир…

— Мол-ча-а-а-а-ать! — гаркнул Поленов. Всю жизнь он неукоснительно слушался начальников и лишь сейчас дорвался до власти. Не в том беда, что он в восемнадцатом году путался с эсерами, а в том, что он, обыватель, всем поддакивал, раболепно кланялся и унижался, а мечтал втайне о карьере. Однако он не рассчитал того, где находится и с кем имеет дело.

— Ты не кричи, кричать-то и я умею! — оборвал его разведчик.

Вспылив, Поленов расстегнул кобуру, но и джигиты схватились за винтовки.

«Погодите, вернемся в Стерлитамак, я вас проучу!..» — скривил губы Поленов и сказал примирительно:

— Ну, ведите ваших косарей.

— Да они по-русски не разумеют, — сказал джигит. — Они из аула Сакмаево. У них скот угнали разбойники Нигматуллы-бая.

— Куда же скрылись бандиты?

— Вроде бы где-то здесь, в лесу.

Поленов быстрыми шагами подошел к косарям, с каждым поздоровался за руку, улыбался широко, но едва ли искренне, и, размахивая зажатой в кулаке фуражкой, сказал громогласно:

— Товарищи-и-и! Мы пришли сюда охранять ваш покой, ваше добро, ваши избы! Бандиты, ограбившие вас, бедняков, не скроются от нас. Мы их поймаем, отобьем скот и вернем вам. А пособники валидовцев, националистов, бандитов будут строго наказаны. Говорю вам официально, от имени БашЦИКа, Совнаркома и обкома партии. Верьте мне: мы — друзья бедняков!

Начальник дозора перевел пылкую речь Поленова на башкирский язык, и косари повеселели. Говорят, что доброе слово камень плавит… Из толпы вышел Хаким-карт в холщовых домотканых штанах, тоже в холщовой белой рубахе, в лаптях; бороденка у него была жидкая, седая, с рыжими пятнами.

— Говори, старик, сколько скота у тебя украли злодеи? — великодушно спросил Поленов.

Хаким-карт ничего из этих слов не понял, торопливо забормотал по-русски, наивно предполагая, что владеет русским языком: