Грозовое лето

На привале июньским жарким днем джигиты стирали побелевшие от соленого пота гимнастерки, выгуливали спавших с тела при бесконечных переходах лошадей на лесных полянах, спали в тени деревьев, а выспавшись, пообедав, заводили песни и пляски.

Кулсубай с командирами, ординарцами, вестовыми расположился в логу.

«И-эх, в это бы время да хлебнуть с погреба кумысу сколько душе угодно!.. Айраном бы насладиться! А воду глохтить — толку нету, только потеешь и слабнешь!»

В третьем эскадроне заиграли на курае, запевала и грустно, и беспечно завел-затянул родной мотив, с которым с малых лет свыклись джигиты:

Пусть твоя красуется папаха
На кудрявых черных волосах!
Пусть дрожат все недруги от страха,
А друзьям неведом будет страх!

Сердце Кулсубая залилось нежностью. Родная песня — родная земля! Сейчас в степи у вечерних костров певцы и кураисты состязаются мелодиями, напевами, а девушки кружатся в пляске, обжигая парней многообещающими взглядами; пожилые степенно беседуют о различных событиях деревенской жизни.

И словно эхом далекой Башкирии прозвучала песня:

Эй, сосна-красавица! Такую
Ни ветрам, ни буре не согнуть.
Бьются храбрецы напропалую,
Встретившись с врагами грудь на грудь.

Кулсубаю хотелось пойти к кураисту и певцу, потолковать о том о сем, но пришли Загит и начальник штаба — надо было обсудить очередной приказ комбрига. И, вздохнув, Кулсубай погрузился с головой в хлопоты боевой страды, понимая, что тосковать о родных просторах несвоевременно.

18

Получив весть от друзей о событиях в Кэжэне, Сафуан Курбанов помчался на тарантасе на квартиру Имакова, назначенного председателем Башревкома, но не застал его дома и поехал в ревком. Без доклада, растолкав в приемной секретарей, адъютантов, посетителей, он ввалился в кабинет. Имаков о чем-то советовался с наркомами и членами ревкома, но Сафуан и на это не обратил внимания.

— Агай-эне![57] Беда! Этак мы выпустим из рук Кэжэн! Немедленно надо послать туда отряд джигитов.

Имаков недовольно поморщился и прикрыл папкой какие-то бумаги, — видимо, секретные, — на столе, а наркомы и члены ревкома даже не обернулись на зычные крики Сафуана.

— Вы что, воды в рот набрали? Я же говорю по-башкирски: в Кэжэнском кантоне наших арестовывают! Слышите? — надрывался Сафуан.

— Слышим, не глухие! — лениво сказал Мурзабулатов. — А ты горло-то не дери, не дома ведь!

— Как же мне не кричать? — Сафуан враждебно посмотрел на невозмутимого Мурзабулатова в щеголеватых хромовых сапожках, в новом, с иголочки, френче и прошипел: — Ты, ты во всем виноват!

Мурзабулатов нахмурился и тоже запетушился:

— Ты чуть ли не год пьянствовал в Кэжэне, а я теперь виноват? Не распускай своего поганого языка, а то худо будет!

Сафуан не пошел на мировую:

— Ты же был тогда председателем БашЧК! Почему же не арестовал Трофимова, Загита, Кулсубая?

— А ты почему не уморил Загита в тюрьме? — огрызнулся Мурзабулатов.

Присутствующие сердито заворчали:

— Да будет вам пререкаться! Нашли о чем толковать!..

— Надо думать о будущем, а не устраивать склоки!..

Имаков поднял на Сафуана усталые глаза:

— Ты чего здесь скандалишь?

— Как же мне не скандалить? Да вы знаете, что кантоны один за другим переходят на сторону большевиков?

— Знаем.

— А если знаете, то что же сидите сложа руки! — горячился Сафуан.

— Поучи нас, умница! — издеваясь, попросил Мурзабулатов.

— Надо послать во все кантоны вооруженные отряды!

— А где их взять? Наши полки, бригады под Петроградом, на польском фронте, на Северном Кавказе!

— А Стерлитамакский башкирский отряд? Хотя бы конную сотню послать, чтобы отбить обратно Кэжэн!

— Нельзя.

— Почему же нельзя?

— Потому, что мы сами здесь висим на волоске над бездонной пропастью!

Сафуан с недоумением озирался, не в силах сообразить, что же произошло.

Имаков поднял руку, призывая к молчанию, и заунывным голоском сказал:

— Получено решение «О государственном устройстве Башкирской автономной республики», подписанное девятнадцатого мая двадцатого года Лениным и Калининым… Нас зажали, зажали и здесь, и там, в Москве. Все трещит и рушится! Башревком расформирован…

Ягафаров вскочил, сильно размахивая руками, с негодованием сказал:

— Какое они имеют право ликвидировать ревком?

Послышались возмущенные возгласы наркомов:

— Москва не должна вмешиваться в наши внутренние дела!

— Мы хотим жить по-своему!

Имаков убавил закоптевший фитиль керосиновой лампы, подошел неторопливо к окну, разминая поясницу, посмотрел на часовых у подъезда, последнюю опору исчезнувшего Башревкома, и, вернувшись к столу, вяло обронил:

— Мы хотим жить по-своему, а Москва хочет, чтобы мы жили по советскому образцу! Слушайте дальше. Вместо ревкома будет создан БашЦИК и Башсовнарком и народные комиссариаты, но ликвидированы наркоматы иностранных дел и внешней торговли.