Грозовой перевал

– Вам хорошо известно, мистер Хитклиф, – начала я, – что с тринадцати лет вы жили не по-христиански, думая только о себе, и, наверное, едва ли за все это время хоть раз взяли в руки Библию. Вероятно, вы позабыли, о чем эта книга, а теперь у вас осталось не так много времени, чтобы это выяснить. Вам ведь не составит труда послать за священником (все равно, какого вероисповедания), который просветил бы вас, показав, сколь далеко вы отклонились от христианских заповедей и сколь невозможно будет для вас райское блаженство, если вы не переменитесь, прежде чем умереть.

– Я не злюсь на тебя, Нелли, скорее наоборот, благодарю, – сказал он, – потому что ты мне напомнила, что нужно распорядиться о моих похоронах. Тело мое следует принести на кладбище вечером. За гробом, ежели захотите, можете пойти вы с Гэртоном, но главное – проследи, чтобы могильщик выполнил мое распоряжение по поводу двух гробов. Никакого священника на похоронах не требуется, как и прощальных речей над могилой. Я сказал тебе, что почти достиг своего рая, а тот, что у других, мне безразличен, да и не нужен.

– А если вы из-за своего упрямства умрете от голода и вас откажутся хоронить на церковном кладбище? – спросила я, потрясенная его безбожным равнодушием. – Как вам такое понравится?

– Нет, не откажутся, – ответил он. – Но если это случится, то ты должна будешь перезахоронить меня тайно. А не выполнишь мою просьбу – на деле узнаешь, что мертвые никуда не исчезают.

Услышав, что зашевелились проснувшиеся домочадцы, он ушел в свою берлогу, а я вздохнула свободнее. Но днем, когда Джозеф и Гэртон были заняты работой, он вновь пришел на кухню и, диковато оглядываясь, попросил меня пойти посидеть с ним в «доме» – ему нужно, чтобы кто-то побыл с ним. Я отказалась, прямо заявив, что меня пугают его странные разговоры и поведение и у меня нет ни смелости, ни охоты оставаться с ним наедине.

– Наверное, ты думаешь, что я черт рогатый, – печально усмехнувшись, сказал он. – Слишком ужасное создание, чтобы жить под одной крышей с добропорядочными людьми. – Потом, повернувшись к Кэтрин, которая спустилась и при его появлении спряталась за моей спиной, добавил почти с издевкой: – А ты пойдешь со мной, деточка? Я тебе худого не сделаю. Нет? Для тебя я стал хуже дьявола. Но тут есть кое-кто, кто не станет избегать моего общества. Боже, как она беспощадна! Проклятие! Этого не выразить словами! Никто из плоти и крови такого не вынесет— даже я!

Больше он никого не приглашал составить себе компанию и, когда начало смеркаться, ушел в свою комнату. Всю ночь и все утро мы слышали, как он стонет и что-то бормочет про себя. Гэртон хотел было к нему войти, но я посоветовала ему отправиться лучше за мистером Кеннетом – пусть доктор проведает хозяина.

Когда явился Кеннет, я спросила, можно ли войти, и попыталась открыть дверь. Но она оказалась заперта, и Хитклиф велел нам убираться к черту. Сказал, что чувствует себя лучше и нечего ему мешать. Так что доктор ушел.

Вечером было очень сыро – начавшийся дождь лил до рассвета, и рано утром, обходя дом, я заметила, что хозяйское окно открыто настежь и струи дождя брызжут в комнату. «Вряд ли он лежит в постели, – подумала я. – Он бы насквозь промок. Должно быть, встал или ушел из дома. Но не буду шум поднимать, соберусь с духом, войду и посмотрю».

Открыв дверь запасным ключом, я бросилась к панелям, потому что комната была пуста, и, быстро раздвинув их, заглянула внутрь. Мистер Хитклиф лежал там на спине. Его взгляд, свирепый и пронзительный, встретился с моим, так что я даже вздрогнула. Потом я заметила, что он улыбается.

Мне и в голову не пришло, что он мертв. Дождь лил ему на лицо и шею, постель промокла, однако он лежал совершенно неподвижно. Створка окна, раскачиваясь от ветра, поцарапала его ладонь, лежавшую на подоконнике. Кровь из царапины не сочилась, и, когда я дотронулась пальцами до его руки, сомнений не осталось – он был мертв и уже успел окоченеть!

Я закрыла окно на крючок, потом зачесала назад длинные черные волосы покойного и хотела закрыть ему глаза – дабы, по возможности, спрятать этот страшный, как будто живой, возбужденный взгляд, пока его не увидел кто-нибудь из домашних. Но глаза не закрывались, они словно смеялись над моими стараниями, как и приоткрытый рот и острые белые зубы. Вновь охваченная испугом, я позвала Джозефа. Тот приплелся, поднял шум, но наотрез отказался дотрагиваться до тела.

– Дьявол утащил его душу! – закричал старик. – Пускай и тело заодно прихватит – мне все равно! Ишь ты, каков негодник – над смертью смеяться вздумал! – И старый грешник передразнил ухмылку Хитклифа.

Мне показалось, что Джозеф вот-вот радостно запляшет вокруг кровати, но он вдруг опомнился, бухнулся на колени и, воздев руки, начал возносить хвалу Создателю за то, что законный хозяин и древняя фамилия восстановлены в своих правах.