Грозовой перевал

Однажды ночью, когда все уже легли спать, я услышала, как он, спустившись, вышел через парадную дверь. Но возвращения его я не заметила, и утром обнаружилось, что его все еще нет дома. Тогда был апрель. Погода стояла мягкая, теплая, от дождей и солнца вовсю зазеленела трава, а у южной стены дома полным цветом зацвели две карликовые яблоньки. После завтрака Кэтрин настояла, чтобы я взяла стул и устроилась с работой под елями в конце дома. Гэртона, который окончательно поправился после несчастного случая, она уговорила вскопать землю для ее маленького садика, перенесенного из-за жалоб Джозефа в тот же уголок. С наслаждением вдыхала я весенние ароматы, струившиеся вокруг, и любовалась нежной голубизной неба над головой, но вот моя молодая леди, убежавшая к воротам выкопать ростки примулы для обрамления клумбы, вернулась всего с несколькими побегами и сообщила, что сюда идет мистер Хитклиф.

– Он со мной говорил, – в замешательстве добавила она.

– И что он сказал? – спросил Гэртон.

– Чтоб я немедля скрылась с глаз, – ответила она. – Но он был совсем непохож на себя, так что я даже остановилась и посмотрела на него.

– Почему непохож? – поинтересовался Гэртон.

– Знаете, он был почти довольный и веселый. Нет, вовсе не почти – очень возбужденный, какой-то безумный и радостный!

– Выходит, ночные прогулки его развлекают, – заметила я небрежным тоном. На самом же деле я удивилась не меньше Кэтрин, и мне захотелось получить подтверждение ее словам, ибо нечасто приходилось нам наблюдать довольного хозяина.

Я выдумала причину, чтобы вернуться в дом. Хитклиф стоял у открытой двери. Он был бледен и дрожал, однако глаза его действительно блестели странным, веселым блеском, что придавало всему его лицу необычное выражение.

– Вы будете завтракать? – поинтересовалась я. – Должно быть, вы голодны, ведь бродили всю ночь.

Я хотела узнать, где он был, но опасалась спросить напрямую.

– Нет, я не голоден, – ответил он, с презрением отвернувшись, словно догадался, что я пытаюсь распознать причину его радости.

Я недоумевала и не могла решить, уместно ли сейчас приставать к нему с увещеваниями.

– По-моему, нехорошо гулять по холмам, – все же заметила я, – когда положено лежать в постели. По крайности, это неразумно, особенно сейчас, ведь на дворе так сыро. Боюсь, не схватить бы вам простуду или лихорадку. Что-то неладное творится с вами.

– Ничего такого, что я не смог бы вынести, – ответил он, – да еще и с превеликим удовольствием, если только ты оставишь меня одного. Иди в дом и не досаждай мне.

Я повиновалась и, проходя мимо, заметила, что дыхание у него учащенное, как у кошки.

«Да, – подумала я, – ждать нам болезни. Ума не приложу, что он делал ночью».

В полдень он сел с нами обедать и получил от меня полную тарелку, словно намеревался восполнить упущенное за время предыдущих постов.

– У меня нет ни простуды, ни лихорадки, Нелли, – между прочим заметил он, вспомнив слова, сказанные мною утром. – И я готов отдать должное твоей стряпне.

Он взял нож и вилку и собирался начать есть, как вдруг его намерение в одночасье исчезло. Он положил приборы обратно на стол, жадно посмотрел куда-то в окно, встал из-за стола и вышел. Продолжая обедать, мы видели, как он ходит туда-сюда по саду, тогда Эрншо сказал, что пойдет и справится у Хитклифа, почему тот отказался от обеда, может, мы его чем-то обидели.

– Так он придет? – спросила Кэтрин, когда кузен вернулся.

– Нет, – ответил он. – Но он не сердится. Наоборот, кажется, что на редкость счастлив. Правда, я вывел его из терпения, когда дважды заговорил с ним, и он отправил меня к вам, Кэтрин. Сказал, что удивляется, как это я могу искать иного общества, кроме вашего.

Я поставила тарелку Хитклифа на полочку у камина, чтобы еда не остыла. Через час или два он вернулся, когда в комнате уже никого не было, но спокойнее не стал – та же неестественная (именно неестественная) радость сияла в глазах под черными бровями, то же бескровное лицо, зубы, иногда обнажавшиеся в подобии улыбки. Все тело его дрожало, но не так, как дрожит от слабости или от простуды, а точно натянутая струна – это трепет сильных эмоций, а не обычная дрожь.

«Спрошу, что с ним, – решила я, – больше ведь некому». И я сказала:

– Вы получили добрую весть, мистер Хитклиф? Вы сегодня как-то особенно возбуждены.

– Откуда ей взяться, доброй вести? – ответил он. – А возбуждение мое из-за голода. Но, похоже, я не должен есть.

– Вон ваша тарелка, – возразила я. – Почему бы вам не пообедать?

– Сейчас не хочу, – торопливо пробормотал он. – Подожду до ужина. И вот еще что, Нелли, прошу тебя известить Гэртона и ту, вторую: пусть они скроются с моих глаз. Я не желаю, чтобы меня беспокоили. И эта комната будет целиком моя.

– У вас появилась новая причина их прогнать? – спросила я. – Скажите мне, мистер Хитклиф, почему вы ведете себя так странно? Где вы были прошлой ночью? Я спрашиваю не из праздного любопытства, а потому что…