Грозовой перевал

Уладив это небольшое разногласие, они снова стали друзьями и с усердием, как ученик и учительница, принялись за разнообразные занятия. Закончив работу, я пришла посидеть с ними, и мне было так спокойно и приятно смотреть на них, что я потеряла счет времени. Знаете, они ведь оба в каком-то смысле мои дети. Я давно гордилась одной, а ныне чувствовала, что и второй будет источником неменьшей радости. Его честная, добрая натура и природный ум быстро разогнали тучи невежества и униженности, под которыми он был взращен, а искренняя похвала Кэтрин подхлестывала его прилежание. Чем более просветлялся ум Гэртона, тем светлее становилось и его лицо, добавляя его чертам одухотворенности и благородства. Мне едва верилось, что это тот же самый человек, с которым мы встретились, когда я отыскала свою маленькую барышню в «Грозовом перевале» после ее путешествия к Пенистон-Крэгу. Пока я за них радовалась, а они трудились над книгами, спустились сумерки, и с ними вернулся домой хозяин. Он появился неожиданно, войдя через парадную дверь, и сразу увидел нас троих, прежде чем мы успели поднять головы и, в свою очередь, посмотреть на него. Что ж, подумала я, нет ничего более приятного и безобидного, чем эта картина, и весьма стыдно будет ему начинать браниться. Красные отблески огня освещали их красивые головы и выхватывали из тени лица, оживленные живой детской любознательностью, ибо, хотя Гэртону было двадцать три, а Кэтрин восемнадцать, каждый из них еще не испытывал и не выказывал чувств, свойственных трезвой, лишенной иллюзий зрелости, и столько нового им еще предстояло узнать и ощутить.

Они вместе подняли на него взгляд. Возможно, вы не замечали, что глаза у них очень похожи – и это глаза Кэтрин Эрншо. Наша юная Кэти не имеет другого сходства с ней, кроме разве что широкого лба и некоего изгиба ноздрей, который, хочет она того или нет, придает ей высокомерный вид. Но сходство Гэртона сильнее. Оно заметно всегда, но в тот раз казалось особенно разительным, потому что все чувства юноши были обострены, а ум направлен на непривычную деятельность. Думаю, это сходство и обезоружило мистера Хитклифа. Он подошел к камину с заметным волнением, но оно быстро улеглось, стоило ему посмотреть на молодого человека – или, скорее всего, оно изменило свою природу, ибо никуда не исчезло. Он взял из рук Гэртона книгу и взглянул на открытую страницу, затем вернул ее безо всяких слов и сделал знак Кэтрин удалиться. Ее товарищ, немного помедлив, вышел следом, да и я собралась было за ними, но Хитклиф попросил меня остаться сидеть, где сижу.

– Как плачевно все кончилось, да? – заметил он, поразмыслив над увиденным. – Абсурдное завершение моих неимоверных усилий. Я нахожу рычаги и мотыги, дабы разрушить оба дома, работаю над собой в надежде совершить подвиг Геракла и, когда все готово и все в моей власти, вдруг обнаруживаю, что мое желание сорвать кровлю с обеих крыш улетучилось! Мои старые враги так и не одержали надо мною победы. И теперь бы самое время отомстить и их потомкам. Я могу это сделать, и ничто меня не остановит. Но что в том проку? Мне не хочется наносить удар. Лень даже поднять руку. Выходит, что все это время я так старался лишь для того, чтобы проявить одно чудесное качество – великодушие. Однако дело вовсе не в этом: я утратил способность наслаждаться разрушением и слишком ленив, чтобы разрушать просто так.

Нелли, близится какая-то странная перемена, и нынче я пребываю под ее сенью. Меня почти перестала интересовать моя повседневная жизнь, я едва вспоминаю, что надо есть и пить. Те двое, что только что вышли из комнаты, – единственные, кто сохраняет для меня материальную сущность, и сущность эта причиняет мне боль, доходящую до агонии. О Кэтрин я говорить не буду и даже думать не хочу, но, честное слово, лучше бы она исчезла. Ее присутствие приводит меня в исступление. А вот Гэртон вызывает иные чувства, и все же, если бы я мог, не показавшись сумасшедшим, никогда не видеть его, я бы это устроил. Ты, наверное, решишь, что я и впрямь склонен к безумию, – добавил он, попытавшись усмехнуться, – если я опишу тебе тысячи видов былых ассоциаций и идей, которые он пробуждает во мне или же воплощает собою. Но ведь ты не станешь никому передавать того, что я скажу, а мысли мои всегда столь потаенны, что хочется наконец поддаться искушению с кем-то их разделить.