Грозовой перевал

– Как всегда, за парнями! – прокаркал Джозеф, воспользовавшись случаем, вызванным нашей нерешительностью, вставить свое ядовитое словцо. – На вашем месте, хозяин, я бы у них под носом дверь захлопнул – и перед господами, и перед деревенщиной. Дня не проходит, чтоб сюда не прошмыгнул этот хитрющий Линтон, стоит вам ступить за порог. А мисс Нелли – хороша, ничего не скажешь! – сидит на кухне и караулит, когда вы придете. Вы входите в одну дверь, а он уж удирает в другую. А наша важная барышня сама за парнем увивается! Виданное ли это дело – прятаться в полях после полуночи с этим подлым, богомерзким цыганенком Хитклифом! Думают, я слепой! Вот уж нет, я все вижу! И я видел, как молодой Линтон приходил и уходил, и видел, как ты (обращая свою тираду ко мне), никчемная, грязная ведьма, прошмыгнула в дом, едва заслышала с дороги стук копыт хозяйского коня.

– Замолчи, сплетник! – закричала Кэтрин. – Я не потерплю от тебя такой наглости! Эдгар Линтон зашел вчера совершенно случайно, Хиндли, и это я попросила его уйти, ибо знала, что в том состоянии, в котором ты был, тебе не захочется с ним встречаться.

– Ты, конечно же, лжешь, Кэти, – ответил ее брат. – Но до чего же ты простодушна! Не будем пока о Линтоне. Скажи – ты была с Хитклифом прошедшей ночью? Говори мне правду. Не бойся, ты ему не навредишь. Хотя я ненавижу его не меньше обычного, он намедни сделал мне кое-что хорошее, и посему совесть моя покамест не позволит свернуть ему шею. Дабы избежать такого поворота, я сегодня же утром пошлю его работать куда-нибудь подальше, но, когда он уйдет, советую всем быть начеку, ибо мои причуды не дадут вам жить спокойно.

– Прошедшей ночью я в глаза не видела Хитклифа, – ответила Кэтрин и начала горько плакать. – А если ты выгонишь его из дому, я уйду вместе с ним. Но скорее всего тебе это не удастся; скорее всего он и так ушел.

Тут она так безудержно разрыдалась, что последние слова трудно было разобрать.

Хиндли извергнул на нее потоки презрительной брани и велел тотчас убираться с глаз долой в свою комнату, иначе у нее найдется настоящий повод пустить слезу. Я уговорила ее послушаться и никогда не забуду, какая сцена разыгралась, когда мы поднялись к ней – мне стало попросту страшно. Было похоже, что Кэтрин впала в безумие, и я упросила Джозефа сбегать за доктором. Она явно начинала бредить. Как только мистер Кеннет ее увидел, он сразу объявил, что болезнь опасна. Кэтрин лихорадило. Доктор отворил ей кровь и сказал, чтобы я поила ее сывороткой и давала жидкую кашу на воде, а заодно следила, чтобы она не бросилась с лестницы или из окна. Потом он ушел, так как дел у него хватало, ведь в нашем приходе дома обыкновенно располагаются в двух-трех милях друг от друга.

Хоть я и не могу похвастаться, что из меня вышла хорошая сиделка, а Джозеф и хозяин были и того хуже, и хоть Кэтрин изводила нас и упрямилась, как это свойственно больным, все же болезнь отступила. Старая миссис Линтон, конечно, несколько раз заезжала к нам и наводила порядок, попрекала нас и всеми командовала; когда же Кэтрин начала выздоравливать, она настояла, чтобы девушку перевезли в поместье «Дрозды», чему мы были несказанно рады. Но у бедной дамы появились все основания раскаяться в проявленной доброте – и она, и ее муж вскоре подхватили лихорадку и оба умерли с разницею в несколько дней.

Наша юная леди вернулась домой еще более дерзкой, вспыльчивой и высокомерной, чем прежде. От Хитклифа после той грозы не было никаких известий, и однажды, когда Кэтрин окончательно вывела меня из себя, я имела неосторожность обвинить ее в исчезновении парня – что было истинной правдой, и она это хорошо знала. С того дня на протяжении нескольких месяцев она прекратила со мною всякое общение, лишь давала распоряжения по хозяйству. Джозефа тоже не замечала. Он, впрочем, не молчал и читал ей нотации, как и раньше, словно она все еще была маленькой девочкой. Кэтрин же полагала себя взрослой женщиной и нашей хозяйкой, считая, что недавняя болезнь дает ей право ожидать от нас особого к ней отношения. Да еще и доктор сказал, что не следует ей перечить – пусть все будет, как она пожелает. Потому если кто-то отваживался ей возразить, она считала это желанием ее уморить – не меньше. От мистера Эрншо и его друзей она держалась подальше, и брат, следуя советам Кеннета, а также опасаясь припадков, которыми обычно заканчивались у Кэтрин приступы гнева, разрешал ей делать все, что угодно, и, как правило, старался не испытывать ее горячий нрав. Хиндли чрезмерно потакал ее капризам – не из любви, а из тщеславия. Он искренне желал, чтобы она восстановила честь семьи браком с Линтоном, и, покуда она его не тревожила, ей позволялось помыкать нами, как рабами, – ему было все равно. Эдгар Линтон, как множество мужчин до и после него, пребывал в состоянии безумной влюбленности и почел себя счастливейшим из смертных в тот день, когда повел Кэтрин под венец в гиммертонской часовне через три года после смерти старого Линтона.