Грозовой перевал

– Как вы думаете, сэр, такие люди счастливы в мире ином? Многое бы я отдала, чтобы узнать.

Я уклонился от ответа на вопрос миссис Дин, ибо он показался мне несколько еретическим. И она продолжила свой рассказ:

– Проследив жизненный путь Кэтрин Линтон, боюсь, мы не найдем оснований для положительного ответа. Но оставим ее наедине с Создателем.

Похоже было, что хозяин спит, и вскоре после восхода я отважилась выйти из комнаты и выбраться на чистый, свежий воздух. Слуги решили, что я вышла, желая стряхнуть дремоту после долгого ночного бдения, на самом же деле моей главной целью было увидеть мистера Хитклифа. Если он всю ночь простоял под лиственницами, то, значит, не слышал шума и беготни в доме, разве что уловил топот коня, на котором слуга поскакал в Гиммертон. Если бы он подошел ближе, то, возможно, понял бы по перемещающимся по дому огонькам и хлопающим дверям, что внутри не все благополучно. Я желала и боялась нашей встречи. Было очевидно, что нужно сообщить ужасную новость, и чем скорее, тем лучше, но я даже не представляла, как я ему это скажу. Хитклиф стоял на несколько шагов дальше, в парке, прислонившись к старому ясеню, без шляпы, с мокрыми волосами – капельки росы собирались в почках и падали на него и вокруг. Видно, в этой позе стоял он уже давно, потому что я заметила, как два черных дрозда скачут взад-вперед меньше чем в трех футах от него, строя себе гнездо и принимая его за ствол дерева. При звуке моих шагов дрозды улетели, а Хитклиф поднял взгляд.

– Она умерла! – сказал он. – Я и без тебя знал. Убери свой платок, не хнычь передо мной. Черт вас всех возьми! Ваши слезы ей не нужны!

Я плакала по нему не меньше, чем по ней, ведь мы иногда жалеем людей, которые не щадят ни себя, ни других. Как только я увидела его лицо, мне сразу подумалось, что он уже знает о трагедии, и в голову пришла глупая мысль, что сердце его успокоилось и он молится, потому что губы его что-то шептали, а глаза смотрели вниз.

– Да, умерла! – ответила я, едва сдерживая слезы и вытирая лицо. – Надеюсь, вознеслась на небеса, где все мы когда-нибудь сможем встретиться с нею, если вовремя примем ниспосланное предостережение и оставим свои дурные поступки, ступив на стезю добра.

– Выходит, она «приняла ниспосланное предостережение»? – спросил Хитклиф и попытался усмехнуться. – Умерла, как святая? Тогда поведай мне, как все было. Как…

Он хотел произнести ее имя, но не смог; сжав губы, он молча боролся с терзавшей его мукой, но в то же время отвергал мое сострадание непреклонным свирепым взглядом.

– Как она умерла? – наконец выговорил он, принужденный, несмотря на свою крепость, опереться на ствол, ибо после внутренней борьбы с собой не мог унять дрожь, охватившую его целиком, до кончиков пальцев.

«Несчастный! – подумала я. – У тебя сердце и нервы такие же, как у любого другого. Зачем ты так силишься их скрыть? Гордость твоя не ослепит Господа. Ты лишь искушаешь Его испытывать их, пока Он не исторгнет из тебя униженный вопль».

– Тихо, как агнец! – сказала я. – Она вздохнула и вытянулась, словно ребенок, сначала пробудившийся, а потом опять погрузившийся в сон; через пять минут я нащупала один еле слышный удар пульса – и больше ничего!

– А она… называла мое имя? – спросил он таким голосом, будто боялся, что в моем ответе услышит подробности, вынести которые будет не в силах.

– Сознание так и не вернулось к ней. Она никого не узнавала с той минуты, как вы ушли, – сказала я. – И теперь лежит с ласковой улыбкой на лице, ведь последние ее мысли были обращены к милым дням ее юности. Ее жизнь завершилась тихим сном. Дай ей бог проснуться столь же безмятежно в ином мире!

– Дай ей бог проснуться в мучениях! – закричал он с неистовым пылом, топнув ногой и застонав от внезапного приступа необузданной страсти. – Да она осталась лгуньей до самого конца! Где она? Не там – не на небесах, но и не канула в вечность! Тогда где? О, ты сказала, что тебя не беспокоят мои страдания! И я читаю лишь одну молитву – повторяю ее, пока не закостенеет мой язык: Кэтрин Эрншо, не дай бог тебе покоя, пока я жив! Говоришь, я убил тебя – так являйся мне! Я знаю, что убитые являются своим убийцам. Мне известно, что привидения бродят по земле. Будь со мною, прими какой хочешь образ, сведи меня с ума – только не оставляй меня в этой пучине, где я не могу тебя отыскать! О Боже! Это невыразимо! Я не могу жить без моей жизни! Я не могу жить без моей души!

Он стал биться головой об узловатый ствол и, воздев глаза к небу, завыл – не как человек, а как дикий зверь, насмерть заколотый копьями и кинжалами. Я заметила несколько кровавых пятен на коре дерева, лоб и руки Хитклифа тоже покрывали пятна. Возможно, наблюдаемая мною сцена была повторением других, разыгравшихся ночью. Едва ли я почувствовала к нему сострадание – скорее ужас. Однако мне не хотелось оставлять его в таком состоянии. Но лишь только он пришел в себя и заметил, что я за ним наблюдаю, как тут же громовым голосом потребовал, чтобы я убиралась. И я подчинилась. Не в моих силах было успокоить или утешить его.