Грозовой перевал

Похороны миссис Линтон были назначены на ближайшую пятницу после ее кончины, а до тех пор ее гроб стоял в гостиной открытый, убранный цветами и душистыми листьями. Линтон проводил там дни и ночи, словно бессонный страж. И Хитклиф – это обстоятельство было скрыто от всех, кроме меня, – проводил, по крайней мере, ночи в парке у дома, также не зная отдыха. Я не виделась с ним и все же понимала, что он намерен при благоприятных обстоятельствах проникнуть в дом. И вот во вторник, как только стемнело, мой хозяин, подкошенный усталостью, вынужден был на несколько часов удалиться. Тогда я вошла в комнату и открыла одно из окон, тронутая непоколебимостью Хитклифа, чтобы дать ему возможность сказать последнее «прости» своему ушедшему в небытие кумиру. Хитклиф не упустил этого случая и пробрался к гробу быстро и осторожно – очень осторожно, дабы ни малейшим шумом не обнаружить своего присутствия. Правду сказать, я не догадалась бы, что он побывал там, если бы не заметила, что ткань у лица покойницы немного смята, а на полу лежит локон светлых волос, перевязанный серебристой нитью, который, как я удостоверилась, был вынут из медальона на шее у Кэтрин. Хитклиф открыл медальон, выбросил содержимое и вложил в него собственный черный локон. Я сплела эти два локона и положила их в медальон вместе.

Мистера Эрншо, конечно, пригласили сопровождать упокоившуюся сестру в последний путь. Он не прислал извинений и не пришел. Посему, кроме мужа, за гробом шли только арендаторы и слуги. Изабеллу не позвали.

К удивлению окрестных жителей, местом погребения Кэтрин не стали ни резная усыпальница Линтонов в часовне, ни та часть кладбища, где были похоронены ее родные. Могилу вырыли на зеленом склоне в углу погоста, где ограда такая низкая, что с пустоши туда проникают побеги вереска и черники, и ее почти полностью укрывает торфяник. Теперь и муж Кэтрин лежит рядом, и у каждого в головах поставлен простой могильный камень, а в изножье положена серая плита, отмечающая край могилы.

Глава 17

Та пятница оказалась последним погожим днем месяца. Вечером погода начала портиться, ветер переменился с южного на северо-восточный, принеся сначала дождь, а потом мокрый снег и метель. Наутро никто бы не сказал, что совсем недавно у нас было три недели настоящего лета – под снежными сугробами скрылись примулы и крокусы, молодые листочки на деревьях пожухли и почернели, смолкли жаворонки. Нас словно придавила угрюмая, промозглая, гнетущая атмосфера. Хозяин почти не выходил из своей комнаты, и в моем распоряжении оказалась пустая гостиная, которую я превратила в детскую. Так вот, сидела я, качая на коленях плачущую девочку, крошечную, точно куколка, и глядела, как нескончаемые хлопья снега залепляют незанавешенное окно, но вдруг отворилась дверь, и в дом кто-то вбежал, шумно втягивая воздух и хохоча. На минуту мой гнев даже пересилил удивление. Решив, что это одна из горничных, я прикрикнула:

– Прекратите сейчас же! Как вам не стыдно здесь веселиться? Что скажет мистер Линтон, если услышит?

– Извините! – ответил знакомый голос. – Но я знаю, что Эдгар в постели, а я никак не могу остановиться.

С этими словами говорившая подошла к камину, тяжело дыша и держась за бок.

– Я бежала всю дорогу от «Грозового перевала», – продолжала она после паузы. – Если не считать случаев, когда летела кубарем. Даже не вспомню, сколько раз я упала! Все тело болит! Не тревожьтесь, как только я буду в состоянии дать объяснение, вы его получите. Только, пожалуйста, сделайте милость, пойдите и прикажите заложить карету, чтобы меня отвезли в Гиммертон, и велите горничной поискать в шкафу мои платья.

В неожиданной гостье я узнала миссис Хитклиф. И ей, конечно, было не до смеха. Волосы, мокрые от растаявшего снега, разметались по плечам; на ней было девичье платье, более подходившее ее возрасту, чем положению – с глубоким вырезом и короткими рукавами. Голова и шея оставались непокрытыми. Легкий шелк, намокнув, облепил ее тело, а на ногах были лишь тоненькие домашние туфли. Добавьте к этому описанию глубокий порез за ухом, из которого кровь не лила ручьем лишь благодаря холодной погоде, и побледневшее лицо с царапинами и синяками. Она едва держалась на ногах от усталости. Думаю, вам понятно, почему мой первоначальный испуг не улегся, когда появилась возможность внимательнее ее разглядеть.

– Дорогая моя юная леди! – воскликнула я. – Я даже пальцем не пошевельну и слушать ничего не буду, пока вы не переоденетесь в сухое платье. И уж точно вам сегодня не следует ехать в Гиммертон, так что незачем закладывать карету.

– Я непременно доберусь туда сегодня, – сказала она. – В карете или пешком. Хотя не имею ничего против, чтобы прилично одеться. И вот еще что… Ах, смотрите, как потекло по шее! Это от жаркого огня.

Изабелла настояла на выполнении всех ее распоряжений, прежде чем позволила мне до нее дотронуться. Только после того, как кучеру велели подготовиться к поездке, а горничную послали собрать все необходимое, мне было разрешено перевязать рану и помочь миссис Хитклиф переодеться.